Мычка
Шрифт:
– В чем дело?
Страж пробежался взглядом с головы до ног, надолго задержавшись на плечах, где, выпирая из-под плаща, топорщатся рукояти мечей и дуга лука, сказал с подозреньем:
– Не многовато оружия для одного?
Мычка замедленно повернул голову, распахнул глаза, будто только сейчас обнаружил за спиной целый арсенал, сказал с досадой:
– И это по-твоему много? Был бы ты охотником - знал бы, сколько оружия нужно в лесу. Это тебе не город. Если с оружием что-то случиться - замену не найти.
Воин покивал, сказал с недоверием:
– Что-то я не слышал, чтобы охотники таскали с собой охапками мечи.
Мычка закусил губу, столь нагло врать еще не приходилось, однако, страж смотрит требовательно, и он вздохнул, понизив голос, доверительно произнес:
– Ты прав, в охотничьем деле мечи ни к чему. Но кроме зверей в лесу рыщут намного более опасные существа.
Воин подобрался, спросил, невольно понизив голос:
– Что еще за существа?
Не выдавая охватившего ликования, Мычка произнес с мукой:
– Лихие люди. И ведь ладно бы забирали добычу, их можно понять - каждый промышляет, как может, но ведь норовят отнять и жизнь.
В лице собеседника испуг вновь сменился унынием, похоже, страж ожидал чего-то более интересного. На глазах теряя интерес, он бросил:
– Это да, лихие люди, они завсегда...
Страж вернулся на место, а Мычка прошмыгнул во врата, довольный, что не пошел на поводу у страха, а разобрался с вопросом, как и подобает настоящему мужчине - глаза в глаза. Мелькнула мысль, что надо бы поинтересоваться у воина - не видал ли двоих мужчин и девушку, но, поразмыслив, лишь махнул рукой. Даже если страж видел, то вряд ли вспомнит, слишком много людей проходит через врата, к тому же похитители могли пройти ночью, или даже прошлым вечером, когда у входа стоял совсем другой человек.
Отбросив неуместные сожаления, Мычка осмотрелся. Ноги замедлили шаг, а дыханье прервалось. Так вот он какой, город! Вокруг возвышаются дома, не привычные покосившиеся избы, обычные для любого села, а аккуратные, из тщательно подогнанных бревен, крепкие, как молодые грибочки. Стены в узорах, в окнах резные рамы, рисунок затейлив, глаз не сразу разберется в хитросплетениях канавок и завитков.
Не смотря на вечер вокруг полно люду. От ярких нарядов пестрит в глазах. Таких как он, в шкурах, почти не видно. Одежда большинства поражает яркостью и изяществом. Что же до материала, совершенно не ясно из чего сделана, хотя на вид мягка и удобна. Кто-то торопливо бежит по делам, нагруженный мешками, кто-то вальяжно прогуливается. Есть и те, что зазывают звонкими голосами, разложив на деревянных скамьях всякую всячину. Некоторые вещи знакомы по обиходу, другие когда-то попадались на глаза, о назначении прочих можно лишь догадываться.
Земля под ногами непривычно плотная, утоптанная до состояния камня, а может камень и есть. Если приглядеться, в пыли сверкает золотистое крошево песка, не иначе - специально разбросанного, чтобы не разводить грязь во время дождя. Мычка брел по улице, не переставая удивляться. Вот набитая снедью телега, от запаха пищи сводит живот: все свежее, ароматное. А вон прошагали десяток воинов, лица суровы, доспехи поскрипывают, вызывая зависть качеством исполнения и подгонки. А это что такое, тоже дом? И впрямь, но какой огромный, в два поверха! Над крыльцом изящный козырек, на крыше небольшие башенки, не то для лучшего обзора, не то в качестве украшения.
Из распахнутых настежь дверей доносится приглушенный говор, тянет вином и мясом. Неужели корчма? Да не одна - несколько! Мычка двигался вдоль улицы, потрясенный лавиной впечатлений. Он и помыслить не мог, что в одном месте может оказаться так много всего и сразу. Солнце спускается все ниже, вскоре сумрак заволочет улицы. Но, нет. Из окошек льется слабый свет, над вывесками таверн призывно загорелись смоляные факелы, то здесь то там у людей в руках вспыхивают тонкие лучинки, ненадолго освещая все вокруг.
Глядя на баловников, Мычка лишь качал головой. И как не боятся? Конечно, здорово, что ночь не властна, намного приятнее идти до дому в отблесках огня, чем пробираться по стеночке на ощупь. Но огонь в неумелых руках - зверь опасный. Устроить пожар - раз плюнуть. Дома вокруг деревянные, бревна иссушены жарой. Как не бояться?
Сбивая с мысли голодно заворчал желудок. Струящиеся отовсюду аппетитные запахи распалили голод, заставили чаще сглатывать слюну. Безумно захотелось есть. Едва глаза останавливались на вывеске корчмы, а ноздри наполнялись ароматами, ноги сворачивали ко входу, и лишь величайшим напряжением Мычка удерживался, чтобы не зайти в гостеприимно распахнутые двери. Даже мысль о взимаемой с посетителей плате останавливала слабо. Превозмогая муки голода, Мычка упорно двигался дальше, и лишь отойдя от заведения подальше чувствовал облегченье. Вот только не надолго. Возле очередной корчмы все повторялось вновь.
Однако желудок все же победил. Узрев очередную корчму, Мычка махнул рукой, двинулся в раскрытые створки дверей, словно в объятья желанной женщины. Ароматы пищи и дымок обволокли плотной пеленой, проникли в нос и рот. Уши наполнились гулом разговоров. Голова закружилась, а в глазах поплыло. С трудом протиснувшись мимо забитых людьми столов, Мычка бухнулся на свободное место, ощущая себя словно после доброй чарки крепкого хмеля, коим иногда, в редкие дни праздников, угощал дед.
Радуясь, что во всеобщей толчее остался незамеченным, Мычка вытащил из мешка остатки мяса, набив рот, в блаженстве откинулся на стену, прислушиваясь, как по языку растекается сладостное ощущение, через глотку проваливается в желудок, а оттуда расходится по телу волнами тепла и силы.
Гул голосов сливается в монотонный шум, что успокаивает, навевает сон, даже резкие крики, или исполненные угрозы обращения подвыпивших посетителей друг к другу не заставляют открыть глаз, лишь уши лениво поворачиваются в сторону шума, оценивая степень опасности. В гудении разговоров негромкая беседа за соседним столом привлекла внимание: не то глубоким, как из бочки, голосом одного из собеседников, не то чем-то еще. Мычка чуть повернул голову, продолжая жевать мясо, и по-прежнему не открывая глаз, вслушался в слова.
– Наместник-то наш совсем заелся, сундуки от злата ломятся, а ему все мало, - прогудел певый.
– Небось врут, - лениво отозвался второй.
– Знаешь ведь - в чужих руках и обух, хе-хе, толще.
Первый громко рыгнул, прогудел:
– Это верно. Да только тут не далеко от истины. Наместник, это тебе не шваль подзаборная. По статусу положено деньгу иметь.
В ответ донеслось едкое:
– Никак завидуешь?
Первый всхрапнул, сказал запальчиво:
– Чему завидовать? У самого хватает - девать некуда! Сундуком больше, сундуком меньше, не велика печаль.