Мышеловка
Шрифт:
Мишка-Стрелец заулыбался.
— Вот так-то лучше… А то — сразу по мордасам! Юмор надо иметь, юмор. С ним жить пользительней.
— Это верно, — согласился и доктор Мендлев. — Только не такой черный. Когда-нибудь тебя в самом деле зарежут.
— Ну и пусть! Я уж достаточно погулял. Водку будете?
Мы переглянулись с доктором Мендлевым и кивнули.
Мишка-Стрелец еще больше расцвел, чувствуя себя, должно быть, хозяином положения, центром внимания, этаким пупом земли, вернее, поселка Полыньи. Он налил водки, болтая и подхихикивая, пока я не прервал его фразой:
— Значит, ты врал насчет того, что говорил мне у башни?
— Почему же? — ответил он, несколько смутившись. — Я и в самом деле кое-чего знаю. Насчет
Я заметил, как насторожился сидящий напротив меня доктор Мендлев. Но теперь уже было поздно останавливаться.
— Ты знаешь, кто его убил?
— Не гони так… Давай-ка еще выпьем да закусим.
Но у меня уже заканчивалось терпение. Я отобрал у Мишки стакан и сказал:
— Пока не выложишь все — не получишь.
— Я могу и из горла…
Пришлось спрятать и бутылку.
— Говори.
— Ну ладно, ладно. Значит, так. Стояла лунная апрельская ночь… Звезды сияли, как маленькие алмазы, а в воздухе разносился аромат дорогих духов…
— Укоротись, поэт хренов. Ближе к телу.
— Вот я о теле и толкую. Я стоял на верхотуре своей башни… чего-то спать не хотелось.
— Алкогольная бессонница, — вставил доктор Мендлев.
— Пусть. Ладно, стою. Смотрю вокруг. Вдруг вижу: двое тащат к озеру что-то тяжелое, какой-то мешок. Положили его в лодку и поплыли… Потом, где-то на середине озера, вытряхнули это из мешка, оно еще булькнуло здорово, и вернулись обратно к берегу. И разошлись. А на следующее утро на берегу нашли одежду твоего деда. А самого его больше никто живым не видел. Вот, собственно, и все. Давай водку.
— А ты не разглядел их, этих двоих «носильщиков»?
— Да далековато было… Хотя…
— Ну-ну, рожай. — Я повертел перед его носом бутылкой.
— Один из них был вроде бы в форме такой пятнистой. Камуфляжной. А второй… и по фигуре, и по всему… походил на нашего… — Мишка-Стрелец выдержал паузу, прежде чем закончить: — Петра Громыхайлова. Милиционера.
— Вот так так! — щелкнул пальцами доктор Мендлев, а я откинулся на спинку стула. Конечно, слова Мишки-Стрельца еще не доказательство: он мог спьяну и ошибиться, да и в воду могли сбросить не труп, а, например, что-то другое… Но под покровом ночи, втайне от всех? Странно… И одежда на берегу…
— Почему же ты ничего не рассказал следователю? — спросил я, наливая ему в стакан.
— Ага! Сейчас. Ты знаешь, кто следствие вел? Дружок Громыхайлова из города. Только бы я рот открыл — меня бы вмиг с башни и сбросили. Ищи дурака!
— Логично. А чего же сейчас разговорился?
— Так надоело молчать, в себе таить. Да и ты вроде человек неплохой. Может, распутаешь этот узелок. Я ведь твоего деда уважал. Жалко его. — Он даже всхлипнул от избытка чувств.
— Ну ладно, будет. О нашей беседе — никому ни слова. Это в твоих же интересах. Надеюсь, Густав Иванович…
— Конечно, конечно, — поспешно отозвался доктор. — Буду нем как рыба.
— А я — как покойник! — сказал Мишка-Стрелец и захихикал. — Здорово я тебя разыграл? А? Знай наших!
И тут я решил отомстить ему, чтобы сравнять счет.
— Мишка, — небрежно сказал я, — сходи-ка в зал, там у меня на столе еще одна бутылка водки стоит… Вот через эту дверь.
— Завсегда рад услужить в таком деле! — взвился он соколом и поспешил в темный зал, где его уже поджидала моя кукла с незабываемым личиком. Мы услышали ее громкий голос: «Крови хочу, крови! Наконец-то ты явился — иди ко мне!», затем — жуткий смех, а потом и дикий вой Мишки-Стрельца. Что-то там грохнулось, упало, раздался топот ног. Обезумевший от страха Мишка побежал не назад, а выскочил через какую-то другую дверь в коридор. Тотчас же с треском начали взрываться разбросанные по полу капсулы. Это еще больше подлило масла в огонь Мишкиной души. Мы слышали, как он бегает где-то по дому, орет благим матом, а в ответ раздаются взрывы капсул. Ловушки сработали. Только не на того, для кого я их приготовил.
— Что это с ним? — спросил доктор Мендлев.
— Должно быть, белая горячка, — невозмутимо отозвался я.
— А что это за взрывы какие-то? Словно стреляют?
— Так… пол трещит. Рассохся.
Наконец Мишка добрался до нас и ввалился на кухню, высоко подкидывая колени. Рухнул на скамью и потянулся к бутылке.
— О-один — од-д-ин, — заикаясь, произнес он.
Глава 12
Девушка-ночь
Утром я проявил пленки, но на фотографиях ничего подозрительного, кроме попавшего в кадры самого себя, не обнаружил. Никто не попался и в хитроумную проволоку-петлю на чердаке, а также не сломал себе шею в подвале, запнувшись о леску. В общем, ловушки мои не подействовали, исключая разве что Мишку-Стрельца, который, вылакав с испугу всю мою водку, спал сейчас возле калитки на травке, так и не дойдя до своего дома. Впрочем, был ли у него дом или он так и жил в башне, в каморке смотрителя? Я растолкал его, дал опохмелиться и отправил восвояси. Потом принялся за мелкий ремонт, поскольку работы по дому еще оставался непочатый край. Где-то перед обедом я вышел прогуляться и направился к кузнице. Мне захотелось еще раз побеседовать с Ермольником. Я уже вышел за околицу, когда со мной произошло странное происшествие. В солнечной тишине, когда вокруг раздавался лишь успокаивающий стрекот кузнечиков, вдруг совершенно неожиданно что-то свистнуло над моим ухом и позади треснула ветка тополя. Я обернулся. Переломленная ветка висела, безжизненно покачиваясь. Я подошел поближе, еще не понимая, что произошло. Но нехорошее предчувствие уже овладевало мной. Поковырявшись перочинным ножиком в дереве, я вытащил маленькую пульку. Небольшую, но достаточную для того, чтобы выпустить мои мозги наружу. Тотчас пригнувшись, я начал лихорадочно озираться. Сейчас вполне мог последовать второй выстрел — а я даже не предполагал, кто и откуда стреляет. С чердака какого дома? С башни или из особняка Намцевича? Я почувствовал, как спина моя покрывается липким потом, а руки дрожат. Пятясь, я развернулся и что есть сил помчался к кузнице. В дверях стоял Потап Ермольник со своим помощником Степой: они наблюдали, как я петляю по тропинке, словно загнанный заяц.
— Ты чего это, парень? Физкультурой занимаешься? — спросил кузнец, когда я, тяжело дыша, остановился возле них.
— Биатлоном. Только таким, где не я стреляю по мишеням, а они по мне. — И я подкинул на ладони найденную пульку.
— От мелкокалиберной винтовки, — произнес кузнец, рассматривая ее. И добавил: — Запугивают. Если бы хотели убить, то не промахнулись бы. Значит, еще поживешь немного…
— Спасибо.
— Говорил я тебе — не высовывайся! Теперь сам себя вини.
— Что же делать?
— Уезжать отсюда.
— Они только того и хотят.
— Один все равно не справишься. Пошли в кузню…
Внутри полыхала жаровня, и красные блики заиграли на наших лицах. Я зачерпнул из чана холодной воды и стал жадно пить.
— Ну, чего хотел спросить? — Кузнец взялся за молот и ударил им по лежащей на наковальне раскаленной болванке, которую помощник сжимал длинными щипцами.
— Что за ссора у вас вышла с моим дедом накануне его смерти? И что он требовал у вас вернуть обратно?
Ермольник усмехнулся.
— А ты глубоко копаешь, парень. Я тебя недооценил. Выйдет из него толк, Степа?
— Выйдет. Чего ж не выйти? — кивнул соломенно-вихрастый помощник.
— Ну так как же, Потап Анатольевич? Ответите вы мне или будете по наковальне стучать?
— Постучу еще, пожалуй…
Я молча ждал минут десять, пока они обрабатывали болванку. Потом помощник сунул раскаленный металл в воду, а Ермольник отложил молот.
— Пойдем, парень, проветримся, — сказал он, и мы вышли из кузницы. Присели на низенькую скамейку. Ермольник достал папиросу и закурил, сплевывая табачные крошки на землю.