Мышеловка

Трапезников Александр

— Заметано. — Бутылка коньяка быстро пустела.

— А скажи-ка ты мне, болезный, за что его посадили? — Я чувствовал, что в ближайшее время отключусь, и задал свой вопрос на пределе сил. Милиционер долго думал, прежде чем ответить.

— Он… эта… псих. Целую семью вырезал. А девочек ссильничал… А потом… еще… — Глаза Пети закрылись, он опустил голову на стол, аккурат между двумя тарелками, и тихо уснул.

— Только не храпи, — сказал я и поднялся. Меня качнуло так, что я чуть не врезался в стену. Потом кое-как выбрался из дома, открыл калитку и побрел по улице. Редкие прохожие испуганно сторонились меня, но я всем мило улыбался и приглашал

в гости, на свой день рождения, который должен был произойти в декабре. Еле добравшись до своего пристанища, я разыскал свою кровать и рухнул на нее замертво.

Разбудила меня тетушка Краб, которая о чем-то жужжала над ухом. Постепенно я стал разбирать отдельные фразы:

— …и дверь не запер… а связался-то с кем?., с пропойцем этим, Петькой… дружка нашел… а ведь дед твой не пил, капли в рот не брал… Вадим?.. Уж не умер ли?..

— Жив я, тетушка, жив, — сознался я, разлепляя веки. — Эта встреча для дела была нужна. Который час?

— Да уж девять минуло.

— Утра или вечера?

— Окстись, миленький! Ночь скоро.

— Понятно. — Я сбросил ноги с кровати. В голове все еще слегка шумело слабо накатывающими на берег морскими волнами. — Итак? Каковы наши результаты? Я пожертвовал своим здоровьем и репутацией трезвенника, чтобы выяснить у милиционера Громыхайлова следующее. А: он сознался, что сам убил деда, и Б: беглый каторжник прячется где-то неподалеку, возможно, вырыв нору под Волшебным камнем. Короче, все впустую, ничего толком я и не выяснил. Но зато слух обо мне прошел по всей Полынье великой…

— Это уж точно! О тебе уже кумушки в магазине судачили. И не стыдно?

— Тетушка, я занимаюсь серьезным делом, а вы обращаете внимание на каких-то кумушек. Кроме того, чем больше будет обо мне разговоров — тем лучше. Тем быстрее убийца захочет со мной встретиться. Если… — подумав, добавил я, — эта встреча уже не произошла. А каковы ваши успехи? — Мы уже перешли на кухню, где я варил кофе.

Тетушка ошарашила меня невесть откуда взявшимся в ее лексиконе милицейским сленгом.

— Зинаида раскололась, — победоносно сообщила она. — Я с ней целый час беседовала.

— Лампой в лицо светили? — полюбопытствовал я. — Морду расквасить обещали?

— Будет тебе, — обиделась моя милая помощница, которая, видно, вжилась в свою роль с удовольствием. — Сына ее арестовали за то, что он семью своего командира вырезал. Двух дочек изнасиловал. Потом еще одного убил, прохожего, просто так. Видно, рассудком тронулся. Или довели до такого состояния. Но Зинаида не верит. Говорит, подставили его, не может ее Гришка до такого дойти. Да и я его сызмальства знаю. Сомнительно мне очень.

— У матросов, нет вопросов, тетушка. Может быть, он изменился за время службы. Я вот думаю, не мог ли ваш Гришенька и деда нашего стукнуть? Если тот его случайно встретил и узнал?

— Да Гришка у него вроде родного был, с детства тут, в доме, ошивался. Арсений его как ученика обучал разным разностям. Науку свою передавал.

— Тем более. Что может быть приятнее, чем пришить своего учителя? Некоторым это доставляет особенное наслаждение.

— Не верю!

— Вы прямо как Станиславский. Ладно. Не верьте. Но Гриша этот у меня на особом подозрении. Не нравится мне его мурманский след. Уж больно кровавый… Тсс, тихо! — Я привстал, перестав помешивать ложечкой в стакане. Мы оба замерли. В доме кто-то был: слышались осторожные, крадущиеся шаги. Я обвел взглядом кухню, ища что-нибудь потяжелее. Ничего лучше утюга на

подоконнике не обнаружил. Еле различимые шаги приблизились к двери. Человек стоял за ней и чего-то ждал. Тетушка закрыла ладонью рот, испуганно глядя на меня. Я ступил вперед, высоко подняв над своей головой утюг. В дверь тихо постучали. Затем раздался негромкий голос:

— Есть кто дома? Вадим Евгеньевич?

— Фу ты, дьявол! — с облегчением произнес я, опуская утюг. — Это Мендлев… Заходите!

Доктор открыл дверь и вошел на кухню, вежливо поздоровавшись с тетушкой. Та перекрестилась и стала поспешно собираться к себе.

— Хватит с меня, — сказала она. — Голова разболелась.

— А это у вас давление скачет, — сообщил доктор. — Зайдите ко мне завтра, Лидия Гавриловна, я вам таблетки дам.

— Не надо, голубчик, я уж по старинке, травами…

— Ну, как хотите, — поглядел ей вслед доктор. Потом обернулся ко мне: — Положите утюг-то, Вадим Евгеньевич. Или вы гладить собрались?.. Вы уже готовы?

— К чему?

— Сегодня же вторник, спиритический сеанс у Дрынова.

— А… нет, не готов. У меня у самого что-то с головой… странное.

— Надо бы и вам ко мне завтра зайти, давление измерить. А сеанс, между прочим, отменяется. Дрынов совсем разболелся. Гидраоденит у него. Неприятное, скажу вам, вздутие под мышкой. В народе его называют «сучье вымя». Прямо не знаю, как ему помочь, придется, наверное, вскрытие делать. А я ведь не хирург. А сеанс мы перенесли на пятницу. Собственно говоря, за этим я и пришел — чтобы предупредить вас.

— Спасибо. К пятнице я буду в форме. Кстати, о вскрытии, — вспомнил вдруг я. — Ведь это вы занимались трупом деда?

— Н-да, — важно согласился доктор. — Следователь попросил меня произвести его здесь же, чтобы не возить труп туда-сюда. Чистая формальность.

— И что вы обнаружили Любопытного? Я имею право знать, как ближайший родственник, — добавил я, видя, что Мендлев колеблется.

— Надо бы посмотреть записи, — пробормотал он. — Впрочем, у меня хорошая память. Значит, так… У него оказалась жировая дистрофия сердца. Печень: цирротические изменения… Сильно склерозированные сосуды. Можно было стучать скальпелем. Почки — отечные, с камнями и нефроптозом. Эмфизема легких, причем в них были обнаружены моллюски и водоросли… Мозговая ткань также отечная… Достаточно?

— Вполне. Только одно странно. Вы нарисовали портрет какого-то опустившегося пьяницы: цирроз, отеки… А я всегда предполагал, что у деда отменное здоровье. Да он и не пил вовсе.

Доктор Мендлев развел руками:

— Бывает, знаете ли, в медицине и не такое. С виду здоровяк, а копнешь поглубже — насквозь гнилой. Или наоборот. Еле дышит, а проживет до ста лет. Сие есть великая тайна природы. И модус вивенди здесь ни при чем.

— Ну ладно, с модусом мы еще разберемся. А вот не было ли на его теле каких-либо насильственных следов? Ушибы, кровоподтеки, переломы?

— Нет, — отозвался доктор, а глаза его за круглыми стеклами очков как-то странно блеснули.

«Врет! — подумал я торжествующе. — Ну ведь явно врет, клистирная клизма. А что, если мне поехать в город и настоять на эксгумации трупа?»

— А что вы скажете, Густав Иванович, о целебных свойствах этого вашего чудо-камня? Я сегодня полежал на нем и чуть не изжарился, как яичница.

— Ну-с, что сказать? Странное это явление, загадочное. Вполне возможно, что связано с сильнейшей радиацией. Так что особенно залеживаться на нем я вам не советую.