Мышеловка
Шрифт:
— У меня вопрос чисто материальный, — выдохнул Горемыжный. — Я собрался новый дом строить. Осилю или нет?
Ответ прозвучал несколько странно:
— Огонь, пришедший с неба, поглотит все.
— А когда я умру? — спросил вдруг Раструбов, не спуская глаз с черепа.
Блюдце начало свое позвякивание, а Дрынов торопливо записывал. Наконец он подсчитал буквы и с каким-то испугом взглянул на пекаря.
— Вы умрете в этом году, — прочитал он текст.
Лицо Раструбова пошло красными пятнами, глаза забегали, останавливаясь на каждом из нас.
— Как же… так?.. Не может того… быть! — с отчаяньем забормотал он. — Я совершенно здоров… Неправда.
Блюдце как-то обиженно звякнуло, чуть не подпрыгнув и не свалив череп.
— Тихо, господа, тихо! — воззвал Дрынов. — Оставим все обсуждения на потом. Дух Бориса может рассердиться и удалиться.
Пекарь замолчал, с ненавистью косясь на блюдце.
— Хочу спросить одно: что будет с тем, кто мне мешает? — произнес маленький Монк, продолжая теребить бороду. По-моему, он даже выдергивал из нее длинные волоски.
Закончив расшифровывать позвякивание, Дрынов зачитал:
— Смерть через распятие.
— А я снова вернусь к любви. Как и Клемент Морисович, — сказала Жанна. — Завладею ли я его сердцем?
— Да, но если другая женщина удалится из него, — перевел Дрынов. Потом взглянул на меня: — Хотите что-нибудь спросить?
— Конечно. — Я обвел взглядом собравшихся. — Кто убил моего деда?
— Протестую! — взорвался вдруг пекарь, не спускавший с меня злобных глаз. — Вы, молодой человек, явились сюда с определенной целью и… и не вмешивайте нас в свои игры!
— А вы вообще — труп, — отрезал я. — И лучше бы помолчали.
— Да как вы смеете! — закричал пекарь. — Это наглость! Я не позволю!
— Спокойно, господа, спокойно! — вновь вмешался Дрынов. — Смерть Арсения Прохоровича еще настолько свежа в нашей памяти, что… имеем ли мы право подвергать ее обсуждению?
— Но мы же интересуемся предстоящей смертью уважаемого Кима Виленовича, которая будет не менее свежа и горяча? — сказал я. — Что ж в том такого?
— Щенок… — тихо прошипел пекарь. Будь его воля, он бы убил меня взглядом.
— Как, господа, решим? — обратился к присутствующим Дрынов.
И тут блюдце само начало позвякивать. Хозяин схватил карандаш и стал поспешно записывать. Потом, когда блюдце умолкло, Дрынов прочитал:
— Дух Бориса может ответить на этот вопрос, но — в абсолютной темноте. Таково его условие… Потушите свечи, — обернулся он к Жанне.
Та встала и, обходя комнату, загасила их одну за другой. Помещение погрузилось в полный мрак, поскольку и шторы на окнах были плотно задернуты. Я услышал, как Жанна пробирается к столу, садится рядом со мной. Вокруг ничего не было видно. Лишь слышались какие-то шорохи, сдавленное дыхание. Мне показалось, что кто-то поднялся, скрипнула половица. У меня появилось такое ощущение, что за моей спиной стоит человек. Я напрягся, ожидая самого худшего. Если это западня, то они здорово придумали. В этой темноте, среди невидимых врагов, я был абсолютно беспомощен.
— Итак, — услышали мы голос Дрынова. — Я спрашиваю: кто убил Арсения Прохоровича? Или он умер в результате несчастного случая?
Блюдце молчало. Потом произошло нечто странное: оно звякнуло с такой силой, что казалось, раскололось пополам. Что-то упало со стола и покатилось по полу. Кто-то вскрикнул. Жанна нащупала мою руку и сжала ее.
— Включите свет! — громко произнес доктор Мендлев. — Сеанс окончен.
— Почему? — спросил кто-то.
— Блюдце разбилось.
— Дух Бориса удалился, — сказал Дрынов. — Мы чем-то обидели его.
Через несколько секунд под потолком вспыхнула лампочка — хозяин стоял возле выключателя. Блюдце на столе было действительно расколото на четыре части, а черепа не было. Он валялся в углу комнаты, и Дрынов, нагнувшись, бережно взял его в руки, словно это была его любимая игрушка. Все облегченно вздохнули, задвигались, откинулись на спинки стульев. Казалось, все они избежали какой, — то опасности. Но я был уверен, что кто-то из них вставал и подходил ко мне. Что ему было надо? Тревожное чувство не позволило мне расслабиться так же, как и всем остальным. Я покосился через плечо и обмер: к спинке моего стула были прикреплены оголенные провода, а другой их конец тянулся к розетке. И если бы я сейчас коснулся их спиной, то… Представив себе смерть от электрического удара, я содрогнулся. Я медленно отодвинулся и поднялся. Жанна проследила за моим взглядом и, будто бы увидев ядовитую змею, в ужасе закричала.
Глава 14
Приключения продолжаются
Итак, уже во второй раз меня хотели убить. Только теперь опасность была гораздо серьезнее: меня уже не предупреждали, а намеревались действительно смертельно ужалить. Кто положил провода на спинку стула, чтобы я, откинувшись, коснулся их? Я возвращался по полутемной улице и раздумывал. Там, в доме Дрынова, все были озадачены не меньше меня. Сам хозяин выдвинул сомнительную версию, что это проделки духа Бориса, чье терпение мы испытывали целый час. Но сделать это мог любой из них. Каждому из семерых не составило бы труда положить провода, воткнув предварительно штепсель в розетку. Все они хорошо ориентировались в комнате, поскольку собирались там не раз. А абсолютная темнота была не помехой. Но этот «кто-то», очевидно, заранее подготовился и знал, что я также приму участие в спиритическом сеансе. И предполагал, что в определенный момент свет в помещении будет потушен. А кто предложил погасить свечи? Кажется, сам Дрынов, выдав это за желание покойного Бориса. Вряд ли здесь было простое совпадение. Возможно, хитроумный замысел кого-то из участников сеанса. Пекаря, у которого я вызывал явную ненависть? Или тихий Горемыжный? Монк, учитель, доктор Мендлев? Потушившая свет Жанна? Дрынов? Или пробравшийся в темноте в комнату кто-то еще, посторонний? Ответа у меня не было…
Я почти подошел к дому, когда от дерева вдруг отделилась чья-то фигура и шагнула ко мне. На голове была натянута лыжная шапочка с прорезями для глаз. Я даже не успел ничего сообразить, как получил сильнейший удар ногой в грудь и отлетел назад, а в это время второй, стоявший за моей спиной, обрушил на меня еще один удар, в область шеи. Свалившись на землю, я почувствовал, что сейчас задохнусь от боли. Новые удары посыпались на меня с двух сторон — по спине, животу, затылку. Я обхватил голову руками и согнулся, прижав колени к груди. Я еще не потерял сознание, но знал, что это произойдет очень скоро. Потом меня приподняли и прошипели в самое ухо:
— Ну что? Понял теперь, что тебе надо делать? — и бросили, словно мешок с песком, обратно на землю.
Сколько времени я лежал так, распластавшись, — не помню. Но мне было весьма худо. Наконец, поднявшись кое-как, я огляделся. Мой дом был в двух шагах, а напавшие на меня бандиты исчезли. Ковыляя, держась рукой за грудь, я добрался до калитки, открыл ее, поднялся на крыльцо. И здесь чуть не упал от сильного головокружения. Потом вошел в дом, качаясь как тростник. Славно поработали ребята, подумал я, профессионалы… Но уже на кухне, ощупывая себя, я убедился, что, слава Богу, ничего не сломано, все кости целы. Очевидно, в их задачу не входило превращать меня в калеку. Это было еще одно предупреждение — на сей раз последнее. Кому-то очень хотелось, чтобы я испугался до смерти и убрался из Полыньи восвояси. Моя борьба приобретала самую пикантную остроту, где ставкой была — жизнь Вадима Свиридова. Я плеснул себе в лицо холодной воды, а затем налил целый стакан джина. И залпом выпил. Закашлявшись, посмотрел на себя в зеркало. Ничего себе видец! Под глазом уже расползался темно-бурый синяк величиной с блюдце, почти такое же, в которое назвякивал только что дух Бориса. Что завтра скажет Милена, когда увидит меня? Я приложил к синяку холодный утюг и закурил, задумчиво пуская в потолок кольца дыма. Что ни говори, а мой отдых в поселке Полынья удался на славу. Все тридцать три удовольствия… Будет что вспомнить в Москве. Если, конечно, я вообще туда вернусь. А не лягу на кладбище рядом с дедом. Но такая перспектива меня мало устраивала. Вывод: надо сматываться, пока не поздно. Но и уезжать, не закончив начатого дела, мне не хотелось. Я вообще парень очень упрямый, есть во мне нечто этакое баранье. И когда меня бьют ногами — мне это не нравится. Я стараюсь найти обидчиков и ответить им тем же… Мне пришлось выпить еще порцию джина, прежде чем я принял окончательное решение: остаюсь в Полынье.