Мышеловка
Шрифт:
— Ну довольно, довольно! — взорвался доктор и потянулся к бутылке. — Вы видели глупый сон. У вас нервы не в порядке. Я дам вам порошки и микстуру.
— Давайте лучше я угощу вас коктейлем «Полынья». Вот это микстура так микстура. И вот что: сходим-ка к Волшебному камню. Если я действительно был там ночью, то должны остаться какие-то следы.
— Без меня! — отрезал доктор, но приготовленный мною коктейль выпил. Я видел, что ему и хочется пойти вместе со мной, и что-то мешает, словно он не желал поверить в существование Девушки-Ночь. Некоторые научные мужи до того прагматичны в своих ортодоксальных учениях, что готовы отрицать даже реальные
— Ну-с, что вы теперь скажете? — торжествующе спросил я, собирая в охапку свои шмотки. Доктор заметно побледнел, губы его подрагивали.
— И все равно это ничего не доказывает, — упавшим голосом произнес он. — Вы могли прийти сюда в гипнотическом состоянии, раздеться, забыться во сне, а потом вернуться домой.
— Что же я, зомби?
Доктор не ответил: он был очень расстроен. Даже присел от огорчения на Волшебный камень и провел по нему ладонью. Затем резко поднялся, словно обжегся.
— Пойдемте отсюда, — сказал он. — Меня ждут дела.
На улице мы молча расстались, и я вернулся к себе. Сегодня был мой последний свободный день — завтра, в субботу, уже должны были приехать гости и моя жена. Оставалось закончить мелкие работы по дому и заранее приготовить какие-нибудь экзотические блюда. Но в этом мне должна была помочь тетушка Краб. Она пришла ко мне к обеду и принесла целого поросенка, купленного у жены Горемыжного. Пятачок с хреном и гречневой кашей должен был быть запечен в духовке. Пока же она принялась месить тесто, чтобы испечь расстегаи с грибами и луком, а также и торт с клубничной начинкой. Я же приготовил различные холодные закуски, сложив их затем на ледник.
О том, где я провел минувшую ночь и с кем, я умолчал. Иначе бы тетушка Краб сильно расстроилась. Она искренне верила, что Девушка-Ночь приносит несчастье. И с ней можно было согласиться, поскольку все любовники, по ее словам, кончали плохо: тонули в болоте, падали с башни или вообще исчезали бесследно. Что же, местная ночная Клеопатра брала суровую плату за свою любовь — жизнь. Совершали ли они самоубийство сознательно или что-то подталкивало их к этому? Вопрос, который волновал меня сейчас больше всего. Я и сам ощущал какие-то изменения, происходящие со мной. Будто испытал на себе воздействие какого-то запрещенного медицинского препарата и под влиянием его стал приобретать новые черты характера, видеть окружающее в иной плоскости. Бесспорно, минувшая ночь не прошла для меня бесследно. Нет, я не подумывал о самоубийстве — такие мысли даже не приходили мне в голову, но какая-то тяжесть каменным грузом все равно лежала на душе.
В половине десятого за мной зашел доктор Мендлев, и мы отправились к поселковому служителю прессы — Викентию Львовичу Дрынову. В его доме уже собрались все местные спириты: учитель Клемент Морисович Кох, сидящий в углу комнаты и просматривающий старую газету; булочник Ким Виленович Раструбов, нервно теребящий свои рыжие тараканьи усы и подозрительно покосившийся на меня; проповедник Монк с длинной белой бородой, заулыбавшийся при нашем появлении и закивавший головой, словно китайский болванчик; староста Илья Ильич Горемыжный, чье темечко чуть ли
— Думаю, что Вадима Евгеньевича Свиридова представлять нет надобности — все его уже знают, — произнес Дрынов. — А посему не будем терять времени. Предлагаю начать.
— Согласны, — ответил за всех пекарь.
Мы расселись вокруг большого круглого стола, покрытого черным бархатом, на котором лежало перевернутое блюдо, а на нем — человеческий череп, смотрящий пустыми глазницами прямо на меня. В углах комнаты горели четыре свечи. Слева от меня сидел поселковый староста, справа — Жанна, выглядевшая на этот раз очень сосредоточенно. Впрочем, у всех здесь были весьма серьезные лица, на которых играли красные блики. Установилась полная тишина, лишь изредка доносилось свистящее дыхание пекаря, страдавшего одышкой. Жанна наклонилась ко мне и шепнула:
— Если блюдо звякнет один раз, это означает — «Да». Два раза — «Нет».
— Начнем! — еще раз повторил Дрынов, строго оглядывая всех собравшихся.
Горемыжный громко высморкался, виновато взглянув на него. Дрынов коснулся кончиками пальцев бархата, и мы все повторили за ним этот жест.
— Есть ли кто в этой комнате, кроме нас? Ответьте! — замогильным голосом воззвал хозяин, прикрыв веки. Блюдце под черепом слегка звякнуло, хотя до него никто не дотрагивался.
— Присутствует… — шепотом выдохнул Горемыжный. Я заметил, что на лбу у него выступили маленькие бисеринки пота. Монк теребил своими тонкими пальцами длинную бороду, а учитель Кох напряженно впился взглядом в череп. Нога Жанны соприкоснулась с моей, но смотрела она также в центр стола.
— Кто ты? — продолжил Дрынов. — Дух человека или служитель Сатаны? Ответь.
Блюдце звякнуло несколько раз, потом еще и еще. Дрынов достал приготовленную бумагу и карандаш и начал считать. Каждое позвякивание означало порядковый номер буквы алфавита. В результате подсчетов обозначилась такая фраза: «Меня звали Борисом. Я был убит в Полынье в конце прошлого века».
— Твой убийца понес наказание?
Блюдце звякнуло два раза.
— Встретился ли ты с ним в загробном мире?
Одно позвякивание.
— Вы — в аду?
Блюдце подтвердило.
— Можно тебе задавать вопросы?.. — Он согласился. Дрынов провел рукой по своей шевелюре.
— Прошу вас, господа, спрашивайте. У нас мало времени. Дух Бориса может в любую минуту покинуть нас.
Первым вызвался доктор Мендлев. Нога Жанночки в это время все теснее прижималась к моей. Интересно, как на такую фривольность реагировал дух Бориса? Или ему было все равно, чем мы там занимались под столом?
— Когда я получу ответ на свое прошение из Министерства здравоохранения? — несколько смущенно произнес Густав Иванович.
— Никогда, — перевел позвякивание блюдца Дрынов.
Доктор с кислым видом откинулся на спинку стула.
— Бюрократы проклятые, — тихо проворчал он. — Третий год не могу добиться перевода…
— Та… которую я люблю… Ответит ли она мне взаимностью? — спросил учитель, а его бледные скулы покрыл яркий румянец.
Тут не надо было ничего и переводить: блюдце просто звякнуло два раза. Дрынов сожалеюще развел руками. «Кто же его пассия? — подумал я. — Уж не Валерия ли?» По крайней мере, в поселке она была единственной женщиной, достойной поклонения. Если, конечно, не считать Девушки-Ночь…