Мысли из-под фуражки
Шрифт:
Петров команду услышал, но снова не понял. И танк сначала встал как вкопанный, а потом рванул из леса задним ходом.
В конце концов, танк – не «Шкода-Фабиа». Ему эти сосны не страшны, даже царапин на корпусе не оставили. Но по случаю поздней сентябрьской жары танкисты допустили страшное нарушение техники безопасности. А именно – для вентиляции был открыт запасной люк под сидением механика-водителя. Именно в этот открытый люк при движении назад и угодил расщеплённый пень сосны. Рядового Петрова впечатало в потолок, и танк остановился.
Солдата
Старшину Иванова долго таскали по разбирательствам, но, к счастью для него, имелись запись переговоров и многочисленные свидетели. Ограничились увольнением из армии, да он и сам после происшествия не горел желанием остаться.
Месяца три офицеры лазили проверять, закрыты ли люки. А потом всем надоело.
Записки «пиджака»
«Пиджак» (армейск.) – офицер, попавший в армию после гражданского вуза.
Небольшое отступление. В конце 2000-х после окончания медицинского университета автор призвался в ВС РБ и служил в санитарно-эпидемиологической лаборатории крупнейшей в стране воинской части.
В армии меня не любили. Во-первых, я был проверяющий, а проверяющих вообще мало кто любит. Во-вторых, в части, где располагалась моя лаборатория, я никому не подчинялся, чем вызывал раздражение местного командования. Моё командование сидело в столице, а в Борисове я был засланный казачок. В-третьих, я был «пиджак». «Пиджак» такой, что вообще, вот до мозга костей, такой, что не знал, какой рукой честь отдавать и как следует пришивать погоны. В-четвёртых, из-за своей пиджаковости я над военными смеялся. Ну вот не могли мои мозги за эти два года повернуться так, чтобы я понимал все их приколы.
К примеру, привозят ко мне солдатика. Солдатик готовится на повара или хлебореза в части, которая через четыре дня «в леса» уходит, в войнушку играть. Я должен солдатика проверить, дабы не возбудил он в стройных рядах наших Вооружённых Сил какую-нибудь кишечную инфекцию.
Сею я анализы солдатика, и появляются в чашке Петри какие-то подозрительные белесоватые колонии. То ли кишечная палочка извращается, то ли что-то непонятное. Надо анализ дальше проводить. На среду обогащения пересеивать, на биохимический ряд ставить. А солдатику на должность пока дорога закрыта. До выяснения.
Пишу в карте: «Проверить», и всё такое. Объясняю бойцу, почему доктор не пускает его к вкусно пахнущему котлу с борщом и толстым ломтям чёрного хлеба. Солдатик грустнеет и уходит. Через две минуты в лабораторию прибегает подполковник, командир части, из которой прибыл источник подозрительных бактерий.
– Товарищ лейтенант, что за фигня?!
– Здравствуйте.
– Нам через три дня в лес, а вы мне повара не пускаете! – даже не запнувшись, продолжает подполковник.
С подполковниками надо разговаривать вежливо и максимально понятно:
– Во-первых, вы сами виноваты, что бойца так поздно привели. Во-вторых, весьма может быть, что ваш боец является носителем непонятной кишечной инфекции. И определить я её могу через пару дней. Быстрее бактерии не растут, как бы я ни старался. Существуют, конечно, современные экспресс-методы, но в доверенной мне лаборатории оборудование исключительно классическое, поэтому работаем на уровне Пастера и Боткина. И допустить вашего бойца в повара или хлеборезы, пока всё не будет ясно, я не могу.
– Твою мать, лейтенант! – понижает меня в звании подполковник. – Ты мне весь график занятий срываешь!
– А какие тут занятия? – говорю я. – Если у вас половина части обосрётся из-за этого хлебореза, виноват кто будет? Я буду виноват.
– Пиши, что ты ничего не нашёл!
– Так я же нашёл!
– А ты пиши, что не нашёл, – с нажимом, как тупому, объясняет военный.
– Не могу, товарищ подполковник.
– Я тебе приказываю!
– Не могу, товарищ подполковник. Я клятву Гиппократа давал.
И тут подполковника начинает колбасить. Потому что не привык он к неподчинению младших по званию. Орёт он, кулаком по столу и косяку двери стучит. Так стучит, что штукатурка сыплется и пробирки жалобно дребезжат. Сидит перед ним старший лейтенант в белом халате поверх погон, и имел этот лейтенант этого подполковника. Потому что у него, видите ли, клятва какому-то Гиппократу! Кто был по званию этот Гиппократ?! Небось, такой же «пиджак»?!
А начальство этого старшего лейтенанта в Минске сидит. А там такие страшные звери, что лучше с ними не связываться.
Любой нормальный человек что бы сделал? Взял бы тихонечко этого солдата и сводил бы его в лес или заменил бы, к чёртовой матери, ведь время ещё есть. Я бы в жизни об этом не узнал. Но подполковнику надо, чтобы всё было правильно, по Уставу, и до точки. А ещё ему надо ответственность на кого-то переложить. Поэтому он орёт ещё минут сорок. Я – ни в какую. Тогда он убегает в медроту и приволакивает с собой майора-начмеда.
Начмед мне тоже не начальник. И мой упёртый скверный характер уже знает. Но делать-то что-то надо. И они вдвоём начинают на меня орать. Причём начмед орёт и одновременно подмигивает мне обоими глазами, мол, не принимай меня всерьёз, я только для этого подполковника стараюсь.
И ведь есть же выход. Медленно, по буквам, объясняю это багровому подполковнику. Возьмите вы другого солдата. У вас в подразделении их несколько сотен. Если своих не хватает, одолжите у начмеда. А не хотите другого, свет клином сошёлся на рядовом Иванове, так отправьте анализ в гражданскую лабораторию. Там есть экспресс-тесты. Как раз за пару дней выясним, что за чужеродные твари живут в кишечнике доблестного повара.
Но подполковник живёт по схеме. И мои варианты ему почему-то не нравятся.