Н - 7
Шрифт:
— Интересно, как вы собрались этого достичь, — шевалье недовольно фыркнул.
— Я приехал в этот город.
— И это все? Вы считаете себя настолько влиятельным, что вся нечисть Любека попрячется по углам только от вашего присутствия?
В ответ я промолчал и постарался погрузиться в легкую дрему. Грузовик то набирал скорость, то подолгу стоял — без работающих светофоров город превратился в сплошную пробку.
Часть предприятий продолжала работу — автономные генераторы давали свет, и к ним пытались доехать рабочие. Городские службы продавали воду, а к заправкам выстраивались огромные очереди из машин — и через все это требовалось
— Ваша светлость, — заворковала Лаура вновь. — Пока вы рядом с моим нанимателем, и ему интересна ваша репутация, мне следует знать, как вы покинули Бастилию. Для чего. Какие цели ставите для себя в Любеке. Это необходимо для проработки легенды и работы с аудиторией.
— А вы спросите у вашего нанимателя. — Холодно ответили ей. — Зачем. Для чего.
— Меня интересуют реальные обстоятельства дела! Зритель не поверит нам, если исходные данные не будут совпадать с реальностью!
— Нет, милая Лаура. Вы меня не совсем поняли. — Продолжил шевалье де Клари, граф де Марет. — Господин ДеЛара гораздо лучше меня знает, как он штурмовал Бастилию. Так спросите же вашего нанимателя, для чего он это сделал и какие цели ставил, когда дал моим друзьям вызволить меня. Потому что я приехал в Любек вслед за ним, чтобы узнать у него ровно то же самое.
***
Тишина отгремевшего скандала царила в стенах загородного имения князей Ильменских. Словно рассветным утром, еле слышно шумел ветер между ветвей за окном. Ходили на цыпочках слуги, с опаской выглядывая за поворот, и даже кот Рокфор, изрядный домашний баловень, притаился от греха за портьерой, нервными движениями хвоста выбивая из нее пыль. И чем ближе к спальной комнате молодого княжича — тем больше было той тишины.
Высокий юноша в застегнутом до ворота пальто стоял перед высоким, от пола до потолка, зеркалом. Нескладный, бледный, с тонкими пальцами пианиста — ранимый и хрупкий романтик с не расчёсанными вихрами на голове. Только раскрасневшиеся щеки выдавали в нем участника недавнего семейного скандала. Но кулаки уже не были упрямо сжаты, а глаза смотрели в сторону и вниз, не желая смотреть перед собой. Потому что в отражении были не только он: но еще мама, статная, волевая женщина в длинном платье из синего шелка и княжеской тиарой, украшавшей высокую прическу. Был там и отец — покладистый и мягкий добряк в сюртуке-тройке, скромно подпиравший стену возле открытой входной двери.
— Ты не давал клятв, — нашептывала юноше мама, убирая одной ей видимые ворсинки с плеч и рукавов. — Не будь маленьким мальчиком. Да, это я распорядилась сжечь твой мундир. Эти твои игры в войнушку…
Заметив укоризненный взгляд супруга в зеркале, женщина вздохнула и отвела глаза. Решение, на эмоциях принятое на приеме в Ливадийском дворце, уже не казалось правильным. Более того, оно аукалось большими репутационными потерями: семьи, на свою голову выхлопотавшие для детей место в полку князя Давыдова, ныне смотрелись белыми воронами. Все готовились грабить князей Юсуповых, покусившихся на святое — на жизнь князя Трубецкого, миротворца и посредника, а семьи новоиспеченных вольноопределяющихся лейб-гвардии Гусарского Его Величества полка этого делать не могли. Никак не могли грабить родичей своего командира — тем самым противопоставляя себя обществу…
— Я виновата, — покаялась княгиня. — Столько денег потратили. Политическая целесообразность… Я верила, что это пойдет нам на пользу. Политика — не самая надежная вещь, увы. Казалось, еще вчера клан в фаворе у императора, а сегодня заперт в крепости и ждет штурма… Но мы все исправим.
— Да, мама, вы правы. — Глухо произнес сын.
— Гришенька, ты у меня всегда был большим умницей, — добившись нужного ответа, с довольством произнесла дама, отступая на шаг и разглядывая первенца. — Отдохни пару дней. Я скажу ректору.
— Тогда можно, я возьму самолет? — С осторожной надеждой поднял юноша взгляд. — Позову друзей и княжну Лидию, — чуть смутился он на девичьем имени.
— Дорогой? — Обернулась княжна.
А тот охотно кивнул.
— Люблю тебя, — вспыхнув радостью, сын поцеловал маму в щеку, обнял отца и поспешил из дворца.
— Дурная затея. — Выждав паузу, пощелкала княгиня пальцами в перстнях. — Все это гусарство вместе с пошивом мундира… Правильно я его сожгла… И барабан надо выкинуть. Мария Андреевна! — Властным голосом произнесла она.
— Слушаю, госпожа, — Спешно вошла в комнату служанка.
— Где полковой барабан Григория?
— Княжич с утра изволили взять с собой в машину, — замерла та в легком поклоне.
— Вот как… — Глядя расфокусированным взглядом и по привычке уже размышляя над иными вопросами, княгиня замерла на пару секунд, осознавая сказанное.
— Дорогой. — Моментально встревожилась она. — Дорогой!
Мужчина отошел от стены и вопросительно воззрился на любимую.
— Немедленно вели остановить самолет. — Приказным тоном распорядилась супруга. — Эти его друзья!..
— Однополчане. — Мягко поправил ее супруг.
— Такие же мальчишки, как он! — Пригвоздила та. — Явно спровоцировали Гришеньку на авантюру! Подумать только, сбежать из дома на войну! — Заметалась княгиня по комнате, заламывая руки. — А я, я о чем думала!.. Еще эта его Лидия!.. Любимый, чего вы медлите?!
— Нет. — Мягко лег ответ: словно стальной боек в паз, лязгнув напоследок тишиной.
А из плавных линий лица дородного семьянина, вечного подкаблучника и добряка, вдруг проступили жесткие черты Князя.
— Дорогой? — С тревогой уточнила леди.
— Нет. — Повторил он во второй раз.
— Останови его, заклинаю! — Появились в приказных нотах оттенки просьбы. — Останови… — А взглянув в глаза его, просьба сменилась отчаянием.
— Нет.
— Но его же убьют… Он же ребенок!
— Дети, надевшие мундир, перестают быть детьми.
— Какой мундир! Нет, нет никакого мундира! С пеплом ушел, с ветром!!!
— Я отдал ему свой. Самый первый. Он ждет его в самолете.
— Григорий не перестает быть твоим сыном. — Трепетал женский голос, готовый сорваться на плач. — Какой судьбы ты ему желаешь?!
— Славы и долгой жизни!
— А если…
— А КОГДА он вернется, — надавил мужчина, с яростью в глазах отметая другие варианты. — Буду гордиться им еще сильнее.
— Тогда… Тогда я сама запрещу подниматься самолету в воздух! — И ноты упрямства выкристаллизовались в бешенство черных, без радужки и зрачков, глаз.
— Тогда они полетят на чужом самолете. Все остальные. Ты этого хочешь? — Стоял напротив князь на истлевшем паркете, внутри стен, покрытых черной плесенью, перед зеркалом, бурлившим вязкой серой хмарью.