На берегах Южного Буга. Подвиг винницкого подполья
Шрифт:
Прошло несколько дней, прошла острота обиды, и Ляля уже перестала думать о Войцеховском, занявшись поисками работы, как вдруг он нежданно пришел к ней домой рано утром.
– Мы собирались прогуляться, – сказал он как ни в чем не бывало. – Сегодня как раз погода хорошая – пошли, если не раздумала.
Был конец февраля. День выдался ветреный, но уже сравнительно теплый. По земле скользили тени рваных облаков, набегавших на солнце, а с горизонта грозно посматривала туча, вся из черного дыма; то и дело казалось, что погода меняется, но солнце все увереннее овладевало небом и землей.
Они шли куда глаза глядят и оказались на берегу Южного Буга.
Так они шли и шли, околдованные этим виденьем, пока следы войны, неумолимо обозначавшиеся на бугском берегу в виде полузасыпанных воронок от снарядов да ржавеющих обломков какой-то былой техники, не вернули их к реальности.
На этот раз начал Игорь.
– Я чувствую, – сказал он, – что тебе трудно сидеть в бездействии.
Ляля благодарно посмотрела на него.
– У меня только нет уверенности, – продолжал Игорь, – что ты вполне представляешь себе, как нужно держаться и как работать…
– Из чего ты это заключаешь? – обиделась Ляля.
– Из нашего первого разговора. Он не давал тебе никаких оснований для такой откровенности. Ты давно не видела меня, ничего обо мне не знала, да и теперь не знаешь, как же ты могла так слепо довериться мне при первой же встрече?
– Но ведь я не ошиблась?!
– Нет, не ошиблась. Но в другой раз, при другой подобной встрече, можешь и ошибиться, а эта ошибка дорого обойдется…
– А почему же ты сейчас не боишься говорить со мной напрямик? Ведь и ты обо мне ничего не знаешь.
– Во-первых, я тебе ничего еще не сказал, а во-вторых, я уже знаю о тебе все, что мне нужно.
– Справки наводил? – улыбнулась Ляля.
– Да, – спокойно отвечал Игорь.
– Ну и, надеюсь, теперь тебя ничего не смущает?
– Ничего. Если не считать некоторой неорганизованности, которая тебе, по-моему, свойственна. Люди, которых ты ищешь, считают, что только организованность может принести нам успех. Я надеюсь, что ты с ними согласишься.
– Но кто же эти люди? – снова не выдержала Ляля.
– Да они, видишь ли, не всегда хотят, чтобы знали их имена… Впрочем, двоих я могу тебе назвать. Себя и Ваню Бутенко. Ты с ним познакомишься.
– И что же вы делаете?
– У нас к тебе будет просьба, – сказал Игорь, не отвечая на ее вопрос. – Ты, кажется, неплохо чертила в школе. А нам тут как раз нужно скопировать несколько немецких печатей.
С этими словами он достал из кармана и передал ей листок синей бумаги – заполненный бланк биржи труда с печатью и подписью, которую ясно можно было прочитать.
– Хорошо, – сказала Ляля. – Когда это нужно?
– А сколько времени тебе понадобится?
– Ночь.
– Успеешь? – с некоторым удивлением спросил Игорь. – Ведь ты никогда этим не занималась. Работа адская. Требует терпения.
– Где я тебя завтра найду? – осведомилась Ляля, давая понять, что вопрос о сроках не требует обсуждения.
– Там же, где прошлый раз.
– Ты будешь один или с этим товарищем?
– А что?
– Ты ведь должен меня с ним познакомить.
Тут Игорь впервые улыбнулся. Это была понимающая, чуть снисходительная улыбка взрослого человека. «Ишь, не терпится! Все ей сразу и подай!» – говорила эта
– Хорошо, – согласился он. – Договорились.
…Всю ночь, не отрываясь, просидела Ляля за столом. Игорь был прав: невероятного терпения требовала эта работа. Склонившись над столом так близко, что лицо почти касалось бумаги, осторожно, не дыша, она переводила тушью на кальку мельчайшие очертания печати. Изображение фашистского хищного орла со свастикой далось ей без особого труда, буквы же – то одна, то другая – получались неровные. И чем больше злилась Ляля, с чем большим остервенением рвала очередной испорченный листок и принималась за новый, тем хуже, как на грех, получался рисунок. В конце концов, она стала жалеть, что выбросила самый первый листок: он был, конечно, самый удачный… Наталия Степановна несколько раз просыпалась и, видя свет в комнате Ляли, окликала ее. «Я читаю, мамочка», – говорила Ляля. Так прошла ночь. На рассвете, уже совершенно выбившись из сил, она решила остановиться на одном из рисунков, который был, конечно, не совсем удачен и уже наверняка хуже того, первого, но что поделаешь…
Тщательно убрав со стола все следы своей работы, упрятав тушь, перья, бумагу за книги на этажерку, Ляля в изнеможении бросилась в постель, но тут оказалось, что не так-то просто заснуть после бессонной ночи. Сначала не давали спать мысли о том, как она встретится завтра – да уже, собственно, сегодня! – с Игорем и этим его товарищем, Ваней, как они примут ее работу, дадут ли, наконец, настоящее задание; потом никак не удавалось улечься удобно, а главное – проклятые немецкие печати все стояли перед глазами: вокруг орла, цепко зажавшего в клюве свастику, ходили, прыгали, прихрамывая и падая на бок, острые готические буквы.
Днем, в условленный час, она подошла к библиотеке имени Крупской на Депутатской улице. Игорь появился тотчас вслед за ней: он, очевидно, высматривал ее из подъезда или из окна библиотеки. Они пошли вдоль по улице, потом свернули куда-то во двор и вышли в узенький переулок, которого Ляля прежде не знала. Здесь только Игорь остановился.
– Готово?
Ляля вручила ему приготовленный сверток. Не разворачивая, Игорь сунул его в карман.
– Ты посмотри все же, – попросила Ляля. – Может, это все никуда не годится, я тогда переделаю.
Ей так не терпелось узнать результат!
– А что, по-твоему, не вышло? – насторожился Игорь. – Зачем же ты сдаешь, если так?
Появление худощавого невысокого юноши в сером грязноватом, не по росту широком плаще, без шапки, прервало их разговор. Это был Ваня Бутенко. Пышная светлая шевелюра делала его очень непохожим на Игоря, кроме того, в отличие от Игоря, он улыбался и, казалось, совсем не умел хмурить лоб. И в то же время что-то неуловимое очень сближало, прямо-таки роднило их. Скорее всего, то были глаза: одинаково голубые у обоих, хранившие одинаковое выражение какой-то испытующей иронии. Но насколько приветливее, по сравнению с Игорем, встретил Лялю его товарищ! Сразу же, с первых слов, он поинтересовался, как у нее с работой, и, узнав, что она до сих пор не устроилась, обещал свою помощь; потом он подробно расспросил ее о пребывании в плену, о режиме в лагере, о том, как удалось освободиться, и обнаружил при этом такое основательное знание дела, что Ляля сразу же решила: не иначе сам сидел в лагере. Она тут же, не удержавшись, высказала свою догадку вслух, и, к ее удивлению, Бутенко не стал отказываться и не промолчал в ответ, а прямо сказал, что да, действительно, был в плену и бежал из лагеря.