На безымянной высоте

Черняков Юрий Веняаминович

Самсонов недовольно насупился.

— Нас с тобой не спросят... Ну и ты не преувеличи­вай... Сам когда-то вот так же начинал, только забыл... Ладно, разберемся...А сейчас идите отдыхайте... — Он прикрыл дверь за разведчиками.

Затем сел за стол, жестом кивнул пленному, тот тоже сел. Горелов остался стоять.

— Костя, начнем. Как всегда, его фамилия, имя, но­мер части...

Горелов заученно перевел на немецкий.

— Ганс Фихте. Резервист. Номер части не помнит.

— Никак, Каморин память ему отшиб, — хмыкнул майор. — Хоть не забыл, как зовут, и то хлеб.

3

На дороге отчаянно голосовал какой-то солдат, все другие машины шли мимо, и только одна полуторка «ЗИС-5», та самая, из Четырнадцатого полка, затормозила.

Но не просто затормозила, а начала юзить по глине, пока не застряла задними колесами в небольшой ворон­ке, заполненной водой.

Водитель выглянул из кабины:

— Мать твою так, рядовой, необученный... Как все­гда, захочешь подбросить кого по доброте душевной — и обязательно вляпаешься в яму по самое некуда... А ну, славяне! Все слезайте! И дружно! На счет раз! И ты, рядо­вой, необученный, что смотришь, помогай, из-за тебя застряли...

Пассажиры стали молча выпрыгивать из кузова, по­том принялись беспорядочно толкать грузовик сзади и сбоку. В числе пассажиров была и та самая девушка, Оля Позднеева, с нашивками младшего сержанта. Она мор­щилась, стараясь не попасть под грязь, вылетающую из-под буксующих колес.

Малахов, из-за которого все и случилось, стоя сзади, взялся командовать: «Раз-два, взяли! Еще раз, взяли!»

И вдруг бесцеремонно отодвинул старшину Безухова, чтобы пристроиться сзади к девушке.

Так они впервые встретились, Оля и Коля, и впервые взглянули друг на друга. Она пренебрежительно его ог­лядела и немного отодвинулась, а он приоткрыл рот от неподдельного восхищения.

Малахов был стрижен под ноль, в новенькой форме, салага, можно сказать, если бы не наколки на кистях рук, указывающие на уголовное прошлое, плавно перешедшее в опасное настоящее. И вполне сошел бы за трудного пе­реростка-второгодника, недавно из детдома.

Наконец машину вытолкнули. Все полезли в кузов. Малахов попытался подсадить девушку сзади, но она его резко оттолкнула.

— Лучше товарищу старшине помоги, — сказала она. Тогда Малахов легко вскочил в кузов первым, кинув

на сиденье вещмешок, помог старшине, после чего бес­церемонно отодвинул в сторону молоденького солдатика: «Занято, не видишь?» — и галантно подал девушке руку, чтобы усадить ее рядом.

— Будем знакомы, товарищ сержант. — Он протянул ей руку. — Рядовой Малахов. Можно просто Коля.

Она надменно смерила его взглядом и отвернулась. Остальные молча, с интересом наблюдали за этим дорож­ным ухаживанием.

Малахов, чувствуя это общее внимание, ничуть не растерявшись и ни капли не сконфузившись, непринуж­денно положил руку ей на плечо и, стараясь к ней тесно прижаться, стал что-то нашептывать, норовя положить вторую руку на ее колено.

Но девушка неожиданно и умело провела болевой прием, и рядовой Малахов вскрикнул от боли.

— Ты чего, в натуре, живую силу выводишь из строя, как же воевать теперь буду?

— Товарищ рядовой, оставьте товарища младшего сер­жанта в покое, — сказал, приоткрыв глаз, старшина Иван Безухое.

— А тебя, бугор, завидки берут? — зло сказал Мала­хов. Сморщившись от боли, он потирал руку.

Прежде чем ответить, Безухов спокойно посмотрел на наглеца, похоже не имеющего понятия о воинской субор­динации. Рассмотрел наколки на кистях рук.

— Из блатных? — спросил он.

— Ну, — мотнул головой Малахов. — Че устави­лись? — обратился он к попутчикам. — Я, может, баб пять лет не видел, забыл уже, как они устроены.

— Доброволец? — продолжал расспрашивать Безухов.

—А то! Не сбежал же... А по призыву вождя променял теплые нары на сырые окопы на самой передовой линии фронта, чтоб изгнать фашистского зверя с родной земли! Имею я по такому случаю право потрогать фронтовую подругу или не имею?

— Только если сама разрешит... — добродушно отве­тил старшина.

— Так она в ответ только презрительно молчит! Ты, бугор, лучше ей прикажи, чтоб белокурую бестию из себя не изображала! Может, мне завтра в бой, под фашистс­кие пули и времени у меня нет на вздохи, ахи и охи! Вой­на кончится — выдам все по полной программе. Аж за­качается! Жди меня, и я вернусь, только очень жди... Толь­ко чего ждать-то, не понимаю. Не сегодня завтра

попа­дешь под пулю — и аля-улю, поминай, как звали. Я пра­вильно говорю? 

— Сколько сидеть оставалось? — поинтересовался Безухов.

— Трояк, — подмигнув, показал на пальцах Мала­хов. — Мне еще два добавили, за активное участие в груп­повом покушении на честь и достоинство козы из бли­жайшего колхоза.

Публика сочувственно хохотнула, а он, воспользовав­шись расположением окружающих, снова положил руку на плечо девушке, потом стал ощупывать чехол, который она везла, пока девушка не оттолкнула его руку.

— Чего у тебя там? Немая, что ли? Да не боись, не сопру!

Она презрительно прикрыла глаза, так и оставшись бесчувственной к его поползновениям познакомиться ближе.

— Не один ты такой, — сказал старшина. — Знаем мы вашего брата. Мол, чем там, в заключении, еще пять лет торчать, лучше здесь на передовой пару месяцев прокантоваться, пока война не закончится.

— Ну. И на свободу с чистой совестью... — кивнул Малахов, подмигнув присутствующим. — Понимаешь, бугор. Так, да не совсем. Мне и в зоне, поди, неплохо было. — Он стал загибать пальцы, перечисляя свои пре­имущества: — Закон меня кормит, хлеборез в корешах, и нижние нары у входа, где воздух посвежее. Сиди: не хочу. Надо мной там не капало, ты понял?

— Ну так оставался бы, — добродушно сказал стар­шина.

— Не, мне повоевать захотелось добровольно. Может, думаю, Героя дадут. Или там звание какое-нибудь, майо­ра например...

— У нас в полку таких добровольцев с десяток было, — заверил старшина. — И все обратно на нары запросились. Чтоб не капало.

— Это небось бакланье позорное, какие-нибудь фра­ера заигранные, — пробормотал Малахов. — И чего, их отпустили?

— Нет, — ответил старшина. — Они уже никуда не просятся. И до майора так и не дослужились...