На далеких рубежах
Шрифт:
Ни жив ни мертв подымался техник-лейтенант Гречка по ступенькам СКП. Сейчас командир полка и инженер спросят, куда девалось горючее. А разве он знает? Все баки были наполнены.
Но о горючем не спросил ни командир, ни инженер. Они, также как командир дивизии, пришли к выводу, что Телюкова обстреляли, горючее вытекло. Иной причины быть не могло. Ведь если бы подвесные баки сорвало, то метку от них легко мог бы засечь на экране локатора оператор, и во всяком случае сам летчик сообщил бы об отрыве баков.
– - Вот что, товарищ Гречка, -- Поддубный подвел его к карте.
– - Телюков выбросился где-то в этом районе. Берите с собой радиста, десять автоматчиков и отправляйтесь на розыски.
– - Есть, отправиться на розыски.
– - Погодите. Возьмите спальные мешки, лыжи и продукты на десять дней. Подробный инструктаж получите у Рожнова. Помните: мы возлагаем на вас все надежды. Розыски с воздуха сможем начать не раньше чем через двое-трое суток, когда утихнет пурга. Действуйте.
– - Есть, действовать!
Едва лишь забрезжил рассвет, как экспедиция, возглавляемая Гречкой, тронулась в путь.
Участники экспедиции взяли с собой Рыцаря.
Оторвавшись от сиденья, Телюков перевернулся через спину и пошел головой вниз. Парашют раскрылся автоматически.
Подхваченный ветром, он потянул летчика вверх, раскачал и понес над невидимой землей.
По старой привычке, а больше для того, чтобы развеять "всякие глупые мысли", как называл он мрачные предчувствия, Телюков запел свою любимую песню:
Смотри, пилот, какое небо хмурое,
Огнем сверкает черной тучи край...
Он храбрился. Но есть предел человеческой храбрости. Ему казалось, что он попал самому черту в зубы. Парашют то тянуло вверх, то швыряло вниз и в стороны с неимоверной силой. Стропы то натягивались, то ослабевали, как будто их кто-то перерезал. Вот-вот, казалось, ветер свернет купол, погасит его, и тогда он, Телюков, ударившись о мерзлую землю, превратится в мешок мяса и костей.
Тщетно пытался летчик хоть что-нибудь разглядеть в ночной мути, заметить хоть подобие огонька. Проваливаясь в бездну, он летел, охваченный тревогой. Ему стало вдруг жарко, и он готов был сорвать с себя одежду.
Неожиданно по ногам хлестнули ветки -- летчик почувствовал это отчетливо. "Тайга", -- мелькнула радостная догадка; он все еще боялся упасть в море. Деревья вдруг будто провалились куда-то, летчика закрутило, завертело с бешеной силой. Он заболтал ногами, нащупывая кроны деревьев, и вдруг уже не на ногах, а на спине и на руках ощутил колючие ветки. Они хлестали его. Вокруг все трещало, ломалось, гнулось. Что-то острое, вероятно сук, больно ударило в спину, и тут Телюков почувствовал, что висит на стропах.
Отдышавшись чуточку, попытался подтянуться на стропах и сполз вниз.
Земля.
Да, это была земля!
Легко и радостно стало на душе. Будто вновь на свет народился. И уже в который раз за свою нелегкую службу в авиации он с чувством глубокой благодарности вспомнил об изобретателе катапульты. Какой это был, должно быть, умный, талантливый и благородный человек!
Над головой шумели хвойные деревья -- то тяжело и сочно, то сухо и звонко, даже нежно, будто откуда-то издалека долетали звуки флейты и арфы. Как сквозь сито, просеивался снег, шарудела мерзлая листва.
Лежа на животе меж кустов, летчик прислушивался к ночной симфонии тайги, и все то, что произошло сейчас с ним, казалось ему страшным сном. Он пошарил рукой по груди, где должен был висеть фонарик, -- его не оказалось, очевидно, ветками сорвало. Отвернув рукав, посмотрел на место, где должны находиться часы, -- есть! Циферблат привычно светился. Прищурил один глаз -видит. Прищурил другой -- тоже видит. Поднялся -- ноги целы, только неуемная дрожь в коленях.
"Итак, Филипп Кондратьевич, ты оказался при полном комплектовании", -пошутил Телюков, окончательно убедившись в благополучном приземлении.
Потом ощупал кобуру и сумку -- все было на своем месте. Только фонарика не оказалось. Видно, не место ему на груди, лучше было бы спрятать в карман...
До рассвета оставалось еще битых четыре часа. Первая радость, вызванная ощущением того, что он остался жив, сменилась тяжелым раздумьем обо всем происшедшем. Он не был уверен в том, что сбил нарушителя границы; пожара, во всяком случае, не видел. А свой самолет погубил. Потом это ночное катапультирование. Можно было не рисковать жизнью, если бы он сообщил об аварии с подвесными баками. Штурман определенно завернул бы его вовремя. И уже совсем совестно было вспоминать о погоне за искусственным спутником Земли.
Тяжелые мысли навеяли усталость.
Неудержимо хотелось спать -- вот так лег бы и забыл обо всем...
Освободившись от парашюта, он нащупал вытянутой рукой ствол дерева и прислонился к нему, чтобы подремать стоя. Простоял неподвижно час, а то и больше. Вдруг не то померещилось ему, не то и вправду кто-то прошел мимо. Он отчетливо услышал, как чья-то нога провалилась в снег и глухо треснула ветка. Он едва не крикнул "кто там?", но воздержался, стремясь оставаться незамеченным. Стало как-то жутко. Достал из кобуры и зажал в руке пистолет.
Нет, не видно, это ему показалось. И стало стыдно за свой мимолетный испуг. Ведь он, Телюков, собирается на Марс и вдруг теряет самообладание у себя, на обжитой людьми Земле...
Сунув пистолет за пазуху, он достал из сумки флягу, глотнул спирту и закусил сухарем, предварительно размочив его в снегу.
"А может быть, это прошел медведь?" -- не оставляла его мысль о явственно услышанном шорохе. Но разве медведи бродят в такую ночь? Простой вопрос, а вот он, будущий летчик-космонавт, не знает. Прежде он никогда не интересовался жизнью зверей. Давно, когда еще учился в десятом классе, ему дали почитать один из томов Брема. "О зверях? Да ну их! Лучше дайте мне что-нибудь об авиации", -- сказал он тогда библиотекарю. А выходит, любые знания могут пригодиться человеку независимо от профессии.