На далеких рубежах
Шрифт:
— А случай с певицей?
— Случай неприятный, что и говорить. Здорово он меня возмутил и взволновал. Поэтому вас и на комитет вытащил. Но ведь мы вас не сразу в партию… в кандидатах побудете… И я уверен, вы станете прекрасным коммунистом. Верно ведь? Неправильно представлять нашу партию, ну, как вам сказать? Как хозяйку какую-то, что ли, которая ходит по огороду и срывает для себя все, что уже окончательно созрело. Важно видеть в перспективе. А из вас выйдет верный сын партии, стойкий и честный коммунист. Вот и будем выращивать. Между прочим, я беседовал о вас с командиром. Он тоже согласен дать рекомендацию. Даст, конечно, и комсомольская организация.
— А если меня примут в школу космонавтов?
— Тем лучше. Подымитесь в космос коммунистом. Итак, подумайте.
— Что ж тут думать? — взволнованно ответил Телюков. — Завтра же напишу заявление.
— Вот и хорошо.
Замполит спустился в подземелье дежурного домика, а Телюков вернулся к самолету. Ему вдруг неудержимо захотелось сейчас же, сию минуту, при свете электрического фонарика написать заявление. Непременно сейчас, ведь он ночной летчик-перехватчик, и не к лицу ему писать жизненно важный документ где-нибудь в канцелярии…
Не оказалось при себе авторучки, не берет ее летчик в полет: разгерметизируется кабина — чернила выльются. И все же он не отступил от своего желания, попросил ручку и Максима Гречки и, вырвав из его рабочей тетради лист, написал заявление при свете карманного фонаря.
С моря потянуло свежим ветерком, предвестником утра. На бетонку и траву упала обильная роса. Тишину раннего утра в тайге разорвал неистовый птичий гомон.
И вот из-за моря выкатилось солнце — громадное, багровое, как стяг. Оно светит и для тех, кто на новостройках коммунизма, на колхозных полях самоотверженно трудится во имя великого грядущего, во имя мира, во имя счастья на земле.
Во имя этих светлых идеалов человечество и он, Телюков, еще одну бессонную ночь провел на старте, на боевом посту.
В это утро было объявлено о предстоящих летно-тактических учениях.
Летчики и авиационные специалисты включались в социалистическое соревнование, брали на себя обязательства работать без летных происшествий, добиваться стопроцентного перехвата целей. Выпускались стенные газеты, выходили экстренные номера боевых листков, проводились собрания и всякого рода совещания.
— Беру на себя обязательство, — сказал на общем собрании полка Телюков, — сдать зачеты на техника третьего класса, чтобы во время тактических учений без помощи техника обслуживать свой самолет на запасном аэродроме, если там придется сесть.
Почин Телюкова обсудили на партийном комитете, одобрили, и в полку началось массовое движение под лозунгом: «Летчик — он же и техник!»
Лейтенант Байрачный был в восторге, что этот почин исходит именно от комсомольца.
Еще весной всем перехватчикам выдали рыболовные снасти — лески, крючки, мормышки. Делалось это для того, чтобы при вынужденном катапультировании летчик, если его не удалось бы своевременно подобрать в море, не мучился бы от голода, ловил рыбу и питался ею. И вот Телюков решил организовать тренировочные занятия по рыбной ловле.
Каждое тренировочное занятие лишь тогда чего-нибудь стоит, когда оно максимально приближено к реальной действительности. Неизменно придерживаясь этого правила, Телюков посоветовал Байрачному, Скибе и Калашникову в воскресенье утром, выходя на рыбалку, ничего съестного с собой не брать.
— Если вы, — поучал он молодых летчиков, — понабиваете свои желудки пищей, то не только сырую, но и жареную селедку в рот не возьмете. Насытившись сметаной и бифштексами, вы к тому же начнете клевать носом в своих лодках, как жирные тюлени на плавучих льдинах, и, чего доброго, занесет кого-нибудь из вас в открытое море, потом и с вертолетом не сыщешь. Давайте так: если уж тренироваться — так по всем правилам, а нет — и времени терять не стоит.
Лейтенанты согласились тренироваться по всем правилам.
Одетые в комбинезоны, в красные спасательные жилеты, с панамами на голове, рыбаки вышли к морю в восемь утра. Шли вдоль реки, вытянувшись цепочкой. Впереди Телюков, за ним Байрачный, затем Скиба и наконец Калашников. Солнце уже высоко поднялось над горизонтом, но в тайге стояла утренняя прохлада. Пахло папоротником, трухлявым буреломом, хвоей. Шумели и плескались под крутыми берегами река. Местами на отмелях вода рассыпалась ослепительным бисером, играла в солнечном свете, шуршала галькой.
Байрачный и Телюков вели беседу о целесообразности намеченной рыбной ловли.
— Ну ее к чертям, эту сырую рыбу! — отмахивался Байрачный. — Я и пробовать ее не стану!
— Попробуете, если приспичит. Голод — не тетка. Читали про четверку в океане? Про Зиганшина, Поплавского, Федотова и Крючковского? А поймай они, предположим, акулу, не пришлось бы варить похлебку из сапог и гармошки. Слыхали, на Каспии один рыбак, которого отнесло на льдине в открытое море, двадцать дней продержался, питаясь сырой рыбой? То-то и оно! А вы говорите — бессмысленная затея. Нет, Григорий, нужно быть готовым к любым испытаниям.
— И вы собираетесь есть сырую рыбу?
— Если поймаю, конечно, попробую.
— Хотелось бы мне посмотреть, как это будет выглядеть. Рыба трепещет, бьется в ваших руках, а вы разрываете ее на части, как зверь… Ха!
— Вот вам и «ха»! — передразнил его Телюков. — А вам приходилось слышать об американских так называемых школах выживания? — спросил он. — О них писалось в одном журнале. Такие школы имеются почти на всех базах стратегической авиации Соединенных Штатов Америки — в Западной Германии, Японии, и в Гренландии, на Аляске. В этих школах американские летчики проходят специальную подготовку, приобретают знания и опыт на случай, если вдруг окажутся сбитыми над территорией противника, то бишь над нашей территорией. В программе этих школ центральное место занимают разного рода испытания. Летчиков приучают добывать еду с помощью ножа и пистолета, учат печь картошку, варить кукурузу, высасывать из цветов мед, маскироваться, спать привязанным на дереве и всяким прочим фортелям.
— А вы откуда знаете об этом? — полюбопытствовал Скиба.
— Я ж говорю, в журнале читал. А в Южной Корее — не знаю, как теперь, а прежде был специально оборудованный лагерь военнопленных. И для кого вы думаете? Для американских летчиков. Лагерь как лагерь, с колючей проволокой и всеми прочими атрибутами. Каждому летчику, которого помещали в этот лагерь, в течение шести давали небольшую порцию риса и изредка — рыбью голову. В лагере имелись так называемые инструкторы, которые выступали в роли большевистских комиссаров. Они допрашивали пленных, загоняли их в камеры, ругали, угрожали, давали волю рукам. Словом, доводили летчика до того, что он вынужден был бежать из лагеря. Бегство — заключительная фаза обучения. Сбежал незаметно — получай «отлично».