На день погребения моего
Шрифт:
— Просто заглянул, — приветствовал он Далли, — не забыл тебя, ты еще не видела «Африканские Антики»? Собственно говоря, ревю о чернокожих, пара парней, которые собираются стать новыми Уильямсом и Уокером. Вот, возьми парочку бесплатных билетов. Говорят, с «Шанхайскими бегунами» всё, счет выписан, осталось выставить глиняных голубей на подоконнике, так сказать.
Тем временем Кон решил поставить в Бауэри свою версию «Юлия Цезаря» Уильяма Шекспира, которая будет называться «Итальяшки с ножами», Далли пробовалась, к своему недоумению, на роль Кальпурнии, которую Кон решил назвать миссис Цезарь, конкурентками Далли в борьбе за роль были постоянная гостья незаконного бара по имени Однозубая Элси и Лью Бинг, девушка бойца китайского тонга, которая была удручающе плохо знакома с английским языком елизаветинских времен и его современным вариантом. После того, как ее кандидатуру отклонили, Кона навестил ее кавалер с несколькими своими коллегами, все они были вооружены револьверами 44-го калибра и тесаками, после их ухода у Кона появился новый взгляд на кастинг.
— Там всего лишь несколько строк, — оправдывался он перед Далли. — Ты — намного лучший вариант, правда, но так я останусь жив. Думаю, мы можем притвориться, что она говорит на латыни.
— Оу. Из-за меня они могли окропить кровью Капитолий.
— Добро пожаловать в шоу-бизнес, — пожала плечами Кэти, когда Далли вернулась мрачнее тучи. — Смелее, Камилла, это только первый акт.
— А тем временем, — сказала она, развязывая корсет, — у этого типа Вайба будет вечеринка в субботу вечером, он сказал, что я могу привести подругу. Ты, вероятно, этим не интересуешься, разврат богачей и всё такое...
— Не интересуюсь? Лиллиан Расселл носит шляпу? Тут совсем другая история, детка — ну-ка, Вербена должна мне услугу, я знаю, мы можем одолжить ее красное бальное платье...
— Кэти, Бога ради...
— Нет, не для тебя, тебе больше идет прическа, что называется — «инженю»...
Они пошли в центр на поиски бальных платьев. Кэти знала швею, работавшую в подвале универмага «Ай. Джи. энд Кей. Смоукфут», у нее были возвращенные или недавно вышедшие из моды модели, которые можно купить почти даром. Универмаг «Смоукфут» находился в квартале «Дамская миля», достаточно далеко на севере, чтобы избежать обвинений в несоответствии моде, но не так далеко от других магазинов своего рода для удобства клиенток, решительно настроенных делать покупки весь день. Здание, напрочь лишенное украшений, возвышалось двенадцатью этажами серого модернизма и занимало целый квартал, поражая приезжего, которому удавалось найти точку для обзора, где не толпился народ, скорее, как достопримечательность, на которую можно поглазеть, чем как настоящий торговый комплекс, в который можно зайти и что-то купить. Но размер универмага не был вызван любовью к грандиозным масштабам — скорее, он был продиктован потребностью в достаточном количестве площади для поддержания строгого покрывала между двумя разными мирами — хитросплетением иллюзорных пространств магазина и менее милосердной топографией в стенах помещений под отделом уцененных товаров, населенного огромным безмолвным полком кассирш, засыпщиков, упаковщиц, экспедиторов, швей, рукодельниц, работающих с перьями, ливрейных курьеров, подметальщиц и полотеров, и различных посыльных по разным вопросам, которые всюду проникали незаметно, как трудолюбивые духи, которых лишь дюймы осторожных вдохов отделяли от театральной суматохи ярких рокочущих Подмостков.
Словно две человеческие фигуры в архитектурном исполнении ожили на некоторое время и начали обмениваться любезностями, не помня о здании, возвышающемся над ними, молодые женщины неслись к дверям на Шестой авеню, у которых стояли два швейцара в великолепной униформе, живые колонны, чья безмятежная инертность пугала входящих и заставляла задуматься, идти им дальше или оставаться на месте. Пусть амбал с напомаженными волосами занимается своим делом в Бауэри безмолвным электрические двери хором Пятой авеню открываются и закрываются с помощью легчайшего нажатия кнопки, здесь, в «Ай. Джей. энд Кей Смоукфутс», действительно без слова или физического движения, поскольку по расположению Колонн посетительницы узнавали, можно ли им войти.
— Ячин и Боуз, — ухмыльнулась Кэти, кивнув на них. — Стражи храма, бесспорные лидеры в своей области, как-то так.
— Но впустят ли нас эти двое, как ты думаешь? А если нет?
Кэти похлопала ее по плечу.
— Здесь проще, чем через служебный вход, девочка моя. Смотри на них спокойно и слегка улыбайся, проходя, смотри искоса, словно флиртуешь.
— Я? Я просто ребенок.
Внутри было всё, чего не было снаружи — яркий свет, украшения, размах, благоухание духов, живые цветы, кайф от концентрации шика, словно из толп на прилегающих Авеню выбрали особенно модных женщин, и теперь они теснятся здесь. Далли стояла, вдыхая воздух, пока Кэти не взяла ее за руку:
— Взгляни на эту толпу старых чучел, ну и ну.
— Да? Ты так думаешь?
— Ну, давай осмотримся, раз уж мы здесь.
Они поднялись на эскалаторе Отиса — Далли сочла это нововведение чудесным, даже после того как на глаз определила принцип его работы. Кэти, ездившую на нем раньше, эскалатор больше не поражал.
— Таращить глаза — это окей, но не слишком, пожалуйста, это Нью-Йорк. Тут всё выглядит намного чудеснее, чем есть на самом деле.
— Конечно, такой долгий путь из Чилликота.
— Ладно, ладно.
Это было ее первое посещение универмага, Далли прошла через обычные маленькие унижения — несколько раз приняла манекены за настоящих женщин, не смогла найти ценники за товарах, испуганно смотрела на приближающуюся пару молодых женщин, выглядевших в точности так же, как они с Кэти, рассматривая Далли с такой подозрительной фамильярностью, всё ближе и ближе, пока Кэти не схватила ее и не начала трясти, ворча: «Только деревенщина врезается в зеркала, дитя». К тому времени, как они поднялись наверх, Далли была ошеломлена.
Там не было ничего, на самом деле почти ничего — другие манекены взирали из глубин центрального патио, голова кружилась от взгляда с высоты двенадцатого этажа, только перила филигранного декоративного литья между покупателями и спуском в партер, по безмятежно спускающейся диагонали эскалатора мимо масштабной копии Йосемитского водопада, вниз, где миниатюрная арфистка в тени пальм казалась сверху частью Потустороннего мира.
С другого края этой завораживающей Бездны, откуда поднимались арпеджио, стояла фигура в уличном костюме покупательницы: фиолетово-серая клетка, эгретка на ее шляпе жестикулировала, как рука, она не смотрела прямо на Далли, но каким-то образом требовала ее внимания. Увидев этого яркого призрака, Далли поняла, что ей необходимо взять себя в руки, иначе она с возгласами побежит обниматься с женщиной, которая, конечно же, окажется незнакомкой, и представила весь этот конфуз, а возможно даже — и судебный иск, который повлекут за собой ее действия, и слово, которое она будет кричать — «Мама!».
Весь последующий шоппинг оказался окутан бессвязной дымкой. Кажется, Далли помнила чай и сэндвичи с огурцом, ужасно слащавое представление арфистки «Ее мать никогда ей не говорила», двух элегантных молодых матрон, которые шокировали кафе-кондитерскую, закурив, но между событиями не было логической связи, подробности были — словно карты, тасуемые на столе дня, при критическом рассмотрении они не складывались в пригодную для игры комбинацию.
Спускаясь в подвал, Далли осматривала каждый этаж, искала ее, но женщина, высокая, красивая, начнем с того, что, возможно, не существующая, словно растворилась в воздухе. Кроме того, арфистка на первом этаже оказалась не эфирной девушкой в длинной тоге, а жующим сигару качком, недавно освободившимся после длительного пребывания в Городской тюрьме, по имени Чак, он приветливо смотрел на Кэти и Далли, когда они проходили мимо.
В подвале Кэти поспрашивала, из подсобки появилась ее подруга Вербена, которая провела их куда-то в сторону и вниз в плохо освещенный холодный закуток, где разговор не складывался, потому что был запрещен или потому что было слишком много работы, закопченные трубы свисали со ржавых кронштейнов потолка, запах средств для стирки и отбеливания, пар утюгов пропитал всё помещение, работницы проходили мимо молча, как призраки, мрачные дверные проемы вели в многолюдные комнаты, полные женщин за швейными машинками, не поднимавшие голову от работы, разве что с опаской, когда чувствовали, что к ним приближается надзирательница.