На грани ночи
Шрифт:
Оставалось утешаться хотя бы тем, что преступники, которые подорвали ядерную бомбу и этим подвергли смертельной опасности многомиллионное население Лос-Анджелесской долины, избрали такую точку, взрыв в которой дал не наихудшие из возможных последствий радиоактивного заражения. Обильнейший дождь радиоактивных обломков выпал на землю на территории заповедника Джошуа-Три, где всё живое погибло. Полоса заражения была довольно широкой, чтобы обречь на гибель и ближайшие населенные пункты. Взрыв нанес опустошительный удар по городу Палм-Спрингс, где волна сжатого воздуха повыбивала оконные стекла, снесла крыши и разрушила пристройки. Однако сами дома не очень пострадали, и жители Палм-Спрингса поверили, что легко отделались. То была жестокая ошибка. Вскоре на это курортное местечко — знаменитый оазис среди пустыни — выпал густой дождь из твердых частиц, и примерно в час ночи
Правда, его жители ещё ходили по улицам, обменивались испуганными криками. Кое-кто сумел спрятаться от этого града камней, но они были обречены наравне со всеми другими. Многие бросились бежать в своих автомобилях, но вскоре и они корчились в жестоких спазмах неудержимой рвоты. Немногим посчастливилось дожить до утра. Их тела будут лежать на много миль вокруг города. Эвакуировать таких было бы полной бессмыслицей, ибо от неминуемого конца их отделяло несколько часов.
Никто не мог предвидеть, кого ещё овеет этим дыханием безмолвной смерти. Реактивные самолёты сновали во всех направлениях, измеряя степень радиации с помощью чувствительнейших приборов. Большую часть радиоактивности приняла на себя Калифорния и в меньшей степени Аризона. Но опасные дозы излучения могли поразить людей также в границах широкой полосы, проходившей через штаты Нью-Мексико, северная часть которого, включая города Геллап и Санта-Фе, могла получить чувствительный удар уже обессиленного демона. Будут и другие очаги радиации — хотя и не такие смертоносные для жизни — в границах чуть ли не целого континента.
Те, кто услышал лишь шёпот невидимой смерти, никогда не узнали, как счастливы они были. Бомба Сан-Горгонио была ведь в конце концов незначительным событием. Тогда как одна термоядерная бомба в пятьсот раз превосходит по своей мощности атомный нож, который срезал верхушку калифорнийской горы.
Бригадный генерал Артур Шеридан безошибочно предвидел ход событий. Даже война не смогла бы вызвать такой бурной, прямо-таки взрывной реакции населения в больших американских городах. Можно было бы спасти тысячи жителей, открыто порекомендовав эвакуацию. Но требовать от населения спокойствия, в то время как из Вашингтона летят сообщения об экстренной эвакуации персонала посольств, дипломатов и политиков, означало переоценивать доверчивость народа. Нацию, вскормленную на политическом плутовстве и откровенной лжи, невозможно было заставить всерьез отнестись к президентским призывам верить правительству и сохранять спокойствие. Правда, за этими призывами скрывались добрые намерения, но, наученные горьким опытом, люди не верили больше никому и ничему.
Один взрыв в обстановке газетной истерии превратился в настоящую атомную эпидемию, которая обрушилась на страну. Отдаленные вспышки грозы казались отблесками ядерных пожаров. Неуверенность, страх, а за ними и явная паника охватили все крупнейшие города Соединенных Штатов. За считанные часы стали действительностью пророчества о близком конце света, столь распространенные в последние годы.
Под утро все американские города последовали примеру официального Вашингтона. Лишь немногим, тем, кто узнал о взрыве атомной бомбы раньше, посчастливилось убежать ещё до того, как все шоссе, мосты и тоннели до отказа были забиты потоками машин. Люди обезумели от ужаса, и кто мог бы осудить их за это? Президент Даулинг сделал непростительную ошибку, утаив некоторые факты. То, что он сказал, было правдой. Но правдой нечестной в силу недомолвок. И достаточно было лишь одному газетчику узнать о письмах, полученных мэрами десяти городов, как эта новость молниеносно облетела страну по всем каналам радио, телевидения и телеграфу. Людей охватила острая тревога, они возмущались тем, что от них скрыли правду, и даже та слабенькая вера в заявления политиков, которая ещё тлела в них, потонула в бурных проявлениях слепого разрушения, масштабы которых оставили далеко позади серьезнейшие волнения прошлых лет. На этот раз почти некому было укрощать правонарушителей — и подразделения Национальной гвардии, и полиция влились в поток беженцев.
Это слепое, отчаянное, паническое бегство привело к большим потерям, чем взрыв бомбы на вершине Сан-Горгонио. Ибо тот взрыв, страшились люди, был лишь прелюдией. Атомный джинн вырвался из бутылки и пошел гулять по стране.
13
Роберт Винсент барабанил пальцами по столу. Может ли он забыть о цифрах, что отпечатались в его мозгу? Нет, это слишком важно, и забывать он не имеет права. Нижний Манхеттен. Он сравнил его с Хиросимой, где люди душили друг друга в морском порту. Такова была плотность населения в центральной части того города — свыше ста тысяч человек на квадратную милю. Человеческая масса кишела как муравейник. Невероятно. Но это ничто, если сравнивать с Нижним Манхеттеном, в котором дневная плотность населения — людей, что работают и живут там, — достигает семисот двадцати тысяч на квадратную милю! Винсент представил себе огненный шар, что бурлит в центре Нижнего Манхеттена, и у него кровь застыла в жилах.
Он гордился тем, что умеет сохранять спокойствие в любых чрезвычайных обстоятельствах. Поддаваться эмоциям, когда сами же обстоятельства требовали от него спокойствия и строжайшей объективности, было крайне бессмысленно. Словно со стороны наблюдал он, как нарастает в нем волна гнева против Дэвида Силбера, и, на мгновение заставив себя успокоиться, он подумал: если уж он совсем теряет контроль над собой, то чего ожидать от других?..
Дэвид Силбер находился в комнате, где стояли только два стула и кровать. Силбер или сидел, или лежал на кровати. Двое из числа наиболее надежных агентов Винсента — оба мастера каратэ и дзюдо — постоянно были в той же комнате. Оружия не имел ни тот, ни другой. Они сами были смертоносным оружием и своим присутствием должны оберегать Силбера от любой опасности, а также позаботиться, чтобы он сам, чего доброго, не вздумал наложить на себя руки. Если бы он вдруг совершил самоубийство, за это пришлось бы платить слишком страшную цену. Если…
— Мистер Винсент!
Он поднял голову.
— Силбер просил передать, что хочет немедленно переговорить с вами.
— Я слушаю вас, мистер Силбер, — сказал Винсент. Он старался говорить спокойно. — Что скажете теперь? — Но только Силбер открыл рот, как Винсент заговорил снова. Ему необходимо было вывести Силбера из равновесия. Едва ли это удастся, но в его распоряжении больше ничего не было — только такая игра в кошки-мышки. И он спросил: — Сколько времени у нас остается до того момента, когда вы и ваши приятели собираетесь уничтожить ещё несколько миллионов человек?
Дэвид Силбер вытаращил на него глаза. Винсент мог бы поручиться всей своей многолетней службой, что человек, который сидел перед ним, не имеет ни малейшего понятия о том, что он сказал. Медленно осмысливал Силбер значение этих слов. Они просто не укладывались в его сознании. Наконец зрачки Силбера расширились, рот открылся. Винсент понимал, какими извилистыми путями бродят сейчас мысли Силбера. Его уже ознакомили с содержанием писем. Силбер уже знал, что люди, которые заплатили ему за передачу письма и последующих сообщений через определенные промежутки времени, угрожают властям атомными взрывами в больших городах. Ему сказали, что те, кто избрал его связным, убили экипаж транспортного самолёта ВВС, но именно тут — Винсент был уверен — перед Дэвидом Силбером возникал психологический барьер. Переварить всё это сразу он просто не мог. Ведь письмо только бумажка. И когда ему сказали, что шестерых человек убили, то при чем тут письмо? Он понимал, что происходит что-то невероятное. Но он просто выучил наизусть указания, что и когда ему говорить. Те шестеро, может, и погибли, но лично он не имел к этому никакого отношения… Так почему он должен думать об этом? Ну а что касается атомных бомб, тоже явная ложь! Как и откуда можно раздобыть пять атомных бомб? Немыслимая вещь! Он не поверит ни одному их слову.
— Я не знаю, о чём идет речь, — сказал Силбер, через силу ворочая языком. Убить миллионы людей?! У него поплыло перед глазами. Нет, такое не может быть правдой! Они лгут ему!
Голос Винсента прозвучал резко и презрительно.
— Ну что ж, Иуда, выкладывай своё сообщение. Или тебе крысы язык откусили?
— Нет-нет. Я просто…
Иуда?!
— Я слишком озабочен, Силбер. Мы все очень озабочены. Нам приходится заботиться о нескольких миллионах убитых. И о миллионах, которые ещё должны погибнуть по твоей вине и по вине твоих приятелей. Если должен что-то сказать, Иуда, давай, говори!
Может, он всё-таки расколется? Да нет, Винсент не смел тешить себя иллюзорными надеждами.
Оба молчали. Силбер неуклюже ерзал на стуле. Вдруг он побелел. Его кольнула боль. Не слишком резкая на этот раз, но боль. Возможно, это сигнал. Возможно, это в последний раз сжало ему сердце. В его мозгу молниеносно промелькнула вся его жизнь — и он подумал о будущем. Он умирает. Больное сердце. Рак. Еще два месяца, от силы три — кто знает? Элис. Дети. Голодные. В лохмотьях. В грязной, смердящей норе. И никакого просвета, никакого! Ко всем чертям их всех!