На грани риска
Шрифт:
– Какая работа?
– не поняв, переспросил я.
– От Бармалея (так между собой летчики называли М. А. Титлова) радиограмма с борта. Леша Челышев (бортрадист) по кодовой таблице отстучал 25-25 - "Имею на борту раненых и больных". Никак, с Осиповым беда приключилась.
Одеваясь на ходу, я помчался на командный пункт. На КП уже толпился экипаж Пе-8. Все переговаривались вполголоса. Завидев меня, начальник аэропорта сказал:
– Я уже распорядился подготовить наш медицинский пункт к приему пострадавших. Только лазаретик у нас маловат: человек на пять, не больше. А ведь сколько там раненых!
Не дай бог Осипов взял на борт зимовщиков, которые должны сменяться.
Медпунктом заведовал молодой врач, только недавно окончивший медицинский институт. Но парнем он оказался расторопным, и к моему приходу все хирургические инструменты уже кипятились в большой кастрюле, ампулы с кровью, извлеченные из холодильника, отогревались на столе, а перевязочный материал и белье стерилизовались в автоклаве.
Я отмерил на аэродроме уже не одну тысячу шагов, когда наконец на северо-востоке послышался гул самолета. Титлов посадил машину у самого "Т", и она, пробежав сотню-другую метров, остановилась. Я со всех ног бросился к самолету. Открылась дверца, и на снег спрыгнул Володя Водопьянов - сын Михаила Васильевича.
Я подбежал к нему. "Сколько и кто?" - только и мог спросить я, не в силах перевести дыхание от быстрого бега.
Но Володя понял меня с полуслова: "Двое. Коля Коровин и отец".
Подтянувшись на руках, я взобрался в кабину. Водопьянов сидел в углу кабины, поддерживая обеими руками забинтованную голову. Наспех наложенная повязка сползла на самые брови, и просочившаяся кровь темными пятнами резко выделялась на белом фоне марли.
– Михаил Васильевич, дорогой, что случилось, как вы себя чувствуете?
– Не волнуйся, доктор. Ну, царапнуло немного голову, - успокоил он меня.
– Вот Коле Коровину здорово досталось. Ты его осмотри скорее, а я и подождать могу.
Коровин лежал рядом на чехлах, поверх которых набросали оленьих шкур. Он был без сознания и тихо стонал. Я опустился рядом на колени. Рукав его кожаной куртки был разорван в нескольких местах и покрыт пятнами запекшейся крови.
– Его винтом задело, - сказал Аккуратов.
– Еще бы чуток, и руку бы напрочь отрубило.
У самолета послышались громкие голоса. "Носилки давай!" - крикнул кто-то. Коровина быстро уложили на носилки и, завернув в меховое одеяло, понесли через сугробы в медпункт. Но Водопьянов, несмотря на все мои настойчивые уговоры, от носилок отказался.
Положение Коровина оказалось серьезнее, чем я предполагал сначала. Плечевая кость была раздроблена, поврежден локтевой сустав. Тут нужна была помощь специалиста-травматолога и операция в условиях настоящей больницы.
Пока я осматривал Николая, местный доктор помог Водопьянову раздеться и взобраться на операционный стол. Я торопливо разрезал бинты и снял повязку. Ну и ну! От левой брови через лоб, пересекая голову почти до самого затылка, зияла рваными краями широкая рана. Кожа до самой кости была сорвана. Но кровотечение прекратилось. К счастью, никаких костных повреждений - трещин, переломов - обнаружить не удалось. Правда, внушали опасения темные, почти черные кровоподтеки вокруг глаз. Эти так называемые очки нередко сопровождают внутренние травмы черепа. Но отсутствие кровотечений из ушей и носа и потери сознания несколько успокаивало.
– Ты чего это примолк, доктор? Говори, что там у меня, не темни?
– Все в норме, Михаил Васильевич. Сейчас обработаю рану, наложу швы, и хоть завтра в самолет, - сказал я с этакой небрежной уверенностью, хотя на душе у меня скребли кошки.
– Только смотри, волосы не очень выстригай. А то изуродуешь меня, как бог черепаху. А мне ведь еще в Москву возвращаться.
Я поклялся, что уберу только самую малость волос, и взялся за шприц с новокаином.
– Ты эти деликатности брось, - твердо сказал Водопьянов.
– Шей так.
Я было попробовал возражать, но Михаил Васильевич был непреклонен.
Наконец наложен последний шов. Стерильная салфетка, и рана прикрыта аккуратной повязкой, известной среди медиков как "шапка Гиппократа".
Тем временем удалось выяснить, что единственный ближайший (относительно) аэропорт, где есть больница, - Сеймчан. Титлов уже дал команду бортмеханику Диме Шекурову греть двигатели, и после трехчасового полета Коровин оказался в палате вполне современной больницы с отличной операционной и бригадой опытных хирургов.
На обратном пути Михаил Алексеевич рассказал, что произошло на станции.
Они уже были недалеко от нее, когда Курко (радист СП-2) передал, что аэродром сломало и девятисотметровую, тщательно ухоженную взлетно-посадочную полосу почти посредине пересекла широкая трещина. Впрочем, опытным пилотам пятьсот оставшихся метров оказалось вполне достаточно, и они благополучно посадили обе машины, ориентируясь по огням факелов, пылавших по обеим сторонам полосы. Время поджимало, и экипажи, быстро разгрузившись, собрались в обратный путь. Первым поднялся в воздух Титлов. За ним на взлет пошел Осипов. Машина, набирая скорость, пробежала по полосе, оторвалась и стала круто набирать высоту. Но тут произошло неожиданное. Самолет вдруг потерял скорость, скользнул на левое крыло и стал падать. Царапнув консолью левой плоскости верхушки торосов, он зацепил левым колесом за глыбу льда, и стойку шасси срезало, как ножом. Но машина, словно мяч, на десяток метров взмыла вверх. Ее развернуло вправо, и она, ударившись второй стойкой о высокую груду льда, снова подскочила и наконец рухнула за торосы метрах в восьмистах от аэродрома.
Я с поразительной отчетливостью представил себе состояние людей, ставших свидетелями этого страшного происшествия, людей, только что проводивших в путь друзей-летчиков. Мгновение. Грохот удара. И тишина. Страшная тишина катастрофы. Первым пришел в себя Курко и кинулся к месту падения самолета. Следом за ним, спотыкаясь о ледяные обломки, проваливаясь в снег, задыхаясь от волнения, побежали остальные. В бледном свете сумерек все увидели, как из верхнего аварийного люка вылез человек, прошел по фюзеляжу к хвосту, вернулся обратно и снова исчез в люке. Это был второй пилот Юрий Орлов. (Впоследствии он так и не мог вспомнить этого эпизода.)
Навстречу Курко медленно шел Водопьянов. Он держался за лоб, и между пальцами сползали капли крови. Он отказался от помощи и тяжело зашагал в направлении лагеря. Следом за ним откуда-то возник Осипов. Пошатываясь, он сделал несколько шагов и сел прямо на снег. Подошел с ног до головы засыпанный снегом Аккуратов. Бортрадист Богаткин и бортмеханик Зобнев откинули аварийную дверь и, расстелив спальный мешок, уложили на него бортмеханика Коровина, которого зацепило кончиком лопасти винта, прорубившей фюзеляж. Он был без сознания.