На исходе дня. История ночи

Экерч А. Роджер

И все-таки по вечерам, когда дневные работы закончены, господам было очень сложно удержать своих работников дома. В 1675 году Генеральный совет Массачусетса официально подтвердил наличие «вреда от отсутствия по ночам прислуги в семьях, в которых ей надлежит все время быть». Сара Каупер с горечью жаловалась на «бесстыжих тварей, которые уходят туда, куда им вздумается». В Шотландии, сообщал некий викарий, «зимой фермер часто вынужден вставать с постели в три или четыре часа, чтобы впустить слуг, которые всю ночь где-то пировали»¹⁶. Не меньшую склонность к ночным прогулкам проявляли и черные рабы. «Невольники обоих полов часто бродят по ночам, — сообщал представитель белого населения Барбадоса, — направляясь к живущему где-то далеко родственнику или возвращаясь от него». Корреспондент Boston Evening-Post бурно протестовал против «великих беспорядков, чинимых неграми, которым их неблагоразумные хозяева позволяют выходить по ночам». Одним словом, «ночь была их днем», заметил один плантатор из Северной Каролины¹⁷. К тому же ученики, слуги и рабы, помышлявшие о побеге, с наибольшей вероятностью могли осуществить задуманное лишь после заката, чтобы впоследствии днем скрываться в лесах и болотах, а ночью пускаться в путь, ориентируясь по звездам. В марте 1588 года в Германии два юнги бежали с речного судна в Бонн «под покровом ночного мрака», но утром были обнаружены и схвачены. Одна из американских газет предупреждала в объявлении о сбежавших слугах: «Предполагается, что передвигаться они будут в основном ночью»¹⁸.

В некоторых отношениях представители этих четырех групп — молодежь, слуги, рабы и нищие — имели мало общего. Кто-то из них находился на периферии общественной жизни того времени, кто-то был частично интегрирован в нее. Судьба рабов из Каролины в значительной степени отличалась от удела белых, даже если они принадлежали к самым низшим классам. Равно как и перспективы, ожидавшие закоренелых бродяг, радикально отличались от перспектив молодых слуг. Внутри групп существовало деление по роду занятий, этнической принадлежности, полу и вероисповеданию. Среди рабов большое значение придавалось их происхождению, были ли они креолами или урожденными африканцами. Но порой эти группы пересекались, а «границы», отделяющие их друг от друга, стирались. Так, например, в бунтах ремесленных учеников в Лондоне будто бы участвовали «жалкие приживальщики» и «ничейные люди». И все же, несмотря на различные обстоятельства, все эти группы имели одну общую черту. Вместо того чтобы жить в «едином мире», они жили в двух, то есть двойной жизнью. Дни, тянувшиеся в страхе и нищете, уступали место ночам, обещавшим удачу и равные возможности. Испытывая неприязнь к дневной реальности, только по вечерам они наслаждались жизнью с себе подобными, следуя собственным правилам игры. Бывший раб из Северной Каролины вспоминал: «Мы, рабы, ненавидели восход солнца, ведь он означал еще один тяжелый рабочий день, и мы были очень рады, когда солнце садилось». Некий священник из Новой Англии так писал о молодежи: «Поскольку они изнывают под гнетом ограничений (курсив мой. — А. Р. Э.) в течение дня, то, обретя свободу ночью, творят безумства, подобно тому как вода, хлынувшая через запруду, сметает все на своем пути»¹⁹.

Невзирая на бесчисленные угрозы, которые таила в себе ночь, низшие слои общества были хорошо приспособлены к существованию в темноте. Многие отлично ориентировались на местности и были осведомлены об опасностях, исходящих от мира природы. Как слуги, так и ученики неоднократно проходили свои селения вдоль и поперек, выполняя поручения хозяев или разыскивая их после наступления темноты. В колониальной Виргинии хозяин раба, погибшего ночью на лугу при возвращении с соседней плантации от своей жены, посчитал, что тому виной был алкоголь, «ибо он [раб] прекрасно знал здесь каждую пядь земли». Сама по себе выпивка должна была ослабить ночные страхи людей, по крайней мере некоторых. Однажды в Сомерсете темной ночью отец юного Джеймса Лэкингтона «выпил слишком много эля, чтобы вообще чего-либо бояться». «Ночь не ведает стыда, — гласила народная поговорка, — а любовь и вино — страха»²⁰.

Для выходцев из низов мир продолжал «движение» и после захода солнца. Если позволяла погода, друзья и родня собирались небольшими компаниями на природе после полуночи. Смех и дружеское общение, подогретое элем, пивом или вином, оживляли эти часы. «Каждый вечер в любой деревне, — писал Джованни Джелси об итальянских крестьянах в XVII веке, — вы можете видеть, как они вместе пируют и пляшут, причем эти вечеринки продолжаются далеко за полночь. Смеясь нам в лицо, они от души веселятся». Работники и бедняки Рима собирались на Пьяцца На-вона, тогда как их собратьев в Париже влекли парк Тюильри или Люксембургский сад. Иезуиты в Баварии видели в подобных «ночных сборищах» «обычай, укоренившийся среди крестьян», а путешественник, посетивший Лиссабон, писал, что весельчаки «резвятся, пляшут и звенят своими гитарами от заката до рассвета». Житель Лондона жаловался на «шайки пустых, пьяных, распутных негодяев и игроков», которые ежевечерне собирались на открытых площадках²¹. В домах, сараях и конюшнях играли в карты и кости, делились историями и слухами, пели насмешливые песенки. Констебли в Беркшире однажды ночью обнаружили шесть парочек, «выплясывавших голышом». В балладе XVII века есть такие строки:

Пускай ленивцы-богачи Бездумно пьянствуют в ночи, А днем пусть дрыхнут на печи. Куда уж им — бедняг подагра гложет! А кто в дневной трудился час, Пускается ночами в пляс И до утра — иначе он не может! А уж красоток обнимать И губки девичьи ласкать Умеем мы получше, чем вельможи!²²

Рабы очень часто отправлялись на свидания друг с другом в соседние владения, особенно если они были супругами и принадлежали разным хозяевам. Джордж Такер, правовед из Ричмонда, свидетельствовал, что их «развлечения» включали исполнение «легендарных баллад» и «рассказов, в которых чередовались диалоги и пение». «Ночь принадлежит им», — считал он. Посетивший Виргинию путешественник сообщал, что нередко раб, вместо того чтобы после окончания трудового дня предаться отдыху, «выходит ночью из дому и, как бы душно ни было, проходит пешком шесть или семь миль, чтобы принять участие в негритянских танцах, где он пляшет с поразительной живостью, не жалея сил». Чтобы избежать встреч с хозяевами, принимались меры предосторожности. Выходцы из Западной Африки научили остальных использовать в качестве «подслушивающего устройства» чайники или кастрюли. Если их перевернуть вверх дном, можно было услышать человеческие голоса и другие звуки. Используя традиционные знания, рабы определяли время по луне и звездам и возвращались домой до зари. Наряду с лунным светом дорогу освещали древесные факелы, они же согревали в прохладные вечера. «Эти старые добрые сосновые пучки горели долго и давали отличный яркий свет», — рассказывал бывший раб²³.

Разумеется, низшие сословия жаловали и питейные заведения. Излюбленные их места, такие как таверна «Дикарь» в Лилле или «Воровской бар» и «Шлюхи Евы» в Амстердаме, не давали простора для воображения. В 1590-х годах в «Темном кабинете» в Аугсбурге пряталась известная банда грабителей. Наибольшим злом в глазах представителей высших классов были пабы, открытые почти всю ночь. В Англии многие из этих «ночных подвальчиков», как их прозвали с начала XVIII века, выглядели как убогие, плохо освещенные лачуги. По контрасту с другими питейными заведениями они были доступнее по ценам и менее привлекательны для людей, находящихся на более высокой социальной ступени. Воняющие табачным дымом, рвотой и мочой, они имели стабильный поток клиентов, желающих провести предрассветные часы за выпивкой. Так, хозяин пивного погребка Джошуа Трэверс пьянствовал с товарищами до шести утра в лондонском пабе «Три кинжала». «Здесь [на вас] осыпается целый град ругательств и проклятий, непристойностей и ахинеи, богохульства и похабщины», — замечал житель Лондона. В Париже кутилы часто отказывались покидать кабаре в час закрытия. «Большинство владельцев кабаре, — жаловались власти в 1760 году, — не запирают свои заведения на ночь и обслуживают людей любого звания, часто давая приют распутным женщинам, солдатам, нищим, а порой и ворам». В середине XVII века «ночлежки» (sleeping houses) в Страсбурге подвергались нападкам за «все виды разврата, запрещенные танцы, чрезмерное пьянство, чревоугодие и веселье». В Виргинии плантатор Лэндон Картер не одобрял распространения в колонии «ночных лавок», популярных среди рабов и белых бедняков в качестве приемных пунктов для ворованных вещей. Эти лавки сбывали ром. Кроме того, их хозяева продавали «кому угодно что угодно». «В лучшем случае они тор1уют краденым», — бранился Картер²⁴.

III

Даже у самых незначительных и заурядных представителей рода человеческого в ночном мраке разыгрывается фантазия.

Томас Гарди (1886) [72] ²⁵

«Кто зло творит, света не любит» — утверждала шотландская поговорка. Помимо взломщиков, грабителей и других закоренелых преступников, немало людей использовали преимущества вечерней темноты с противоправными целями. Мелких жуликов было гораздо больше, хоть они и не вызывали такого страха. Ограничения социального и юридического характера для бедных были слабее. Так, именно ночью, дабы не платить приходские сборы, хоронили умерших в семьях неимущих. Ночные похороны имели и дополнительное преимущество: место захоронения было защищено от воров, которые и сами зачастую пребывали в нужде. Грабители могил по ночам воровали одежду и гробы, а так называемые воскресители выкапывали только что захороненные на погосте тела, чтобы продать их медикам для последующего вскрытия на учебных занятиях²⁶. С наступлением темноты находящиеся в бедственном положении матери избавлялись от новорожденных, о которых сами не в состоянии были позаботиться. В Лондоне местом, где находили брошенных младенцев, была Королевская биржа. В Париже несчастные матери оставляли с младенцами и записки, называя в них пол ребенка, дату рождения и имя. К началу XVIII века больница для подкидышей в Париже, одно из множества подобных заведений по всей католической Европе, ежегодно принимала около 2 тысяч брошенных младенцев. В провинции детей оставляли иногда вдоль дорог. Однажды темным зимним вечером 1760 года новоиспеченная мать Джейн Брюэртон из йоркширского городка Чэпелл-Аллертона положила свою незаконнорожденную дочь на обочину дороги и, отойдя недалеко, стала выжидать. Вскоре ребенка обнаружила некая пара²⁷.

72

Перев. М. Богословской, Н. Высоцкой.

Те бедолаги, которые считали себя слишком гордыми, чтобы просить милостыню днем, заполоняли улицы городов в отчаянном поиске хлеба после захода солнца. Монах Вальтер Якобсзоон так писал о некой монашке в Амстердаме: «Она выходила ночью, в темноте, поскольку днем ей было стыдно, ведь в душе она оставалась вполне благовоспитанной»²⁸. Во тьме предпочитали передвигаться должники, а также все, кто опасался ареста и тюрьмы. Томас Деккер писал, что ночью «банкрот, преступник и всякий должник, из страха перед арестом проведший весь день дома, подобно улитке, начинает выползать из своей раковины». При свете луны, «стараясь перевезти хозяйство с наименьшим шумом», сбегали многие арендаторы, неспособные заплатить ренту²⁹. В темное время суток неимущие получали возможность незаконно вселиться в пустующие строения — городские сараи и конюшни или в амбары, а также другие постройки в сельской местности, — пусть даже всего на одну ночь. Деккер утверждал, что йомены «не осмеливались им препятствовать» из страха перед поджогом. В некоторых западных областях Англии и в Уэльсе скваттеры [73] предъявляли права на более длительное проживание. Местный обычай неизвестного происхождения (под названием caban unnos) позволял человеку занимать кусок пустоши или общинных земель, построив за одну ночь торфяную хижину. Работу с помощью семьи и друзей следовало завершить в промежутке между сумерками и рассветом³⁰.

73

Скваттеры — земледельцы, самовольно занимавшие пустующие, как правило общинные, земли. Пополнялись из рядов поденных рабочих и выходцев из городских низов.

Ночь предоставляла богатые возможности для занятий колдовством. Неимущие и обездоленные прибегали к помощи магии по обе стороны Атлантики, особенно в периоды роста нищеты и отсутствия поддержки со стороны частных благотворителей. «Бедность, — писал в XVI веке некий авторитет в области ведовства, — часто служит источником многих зол, которые люди не выбирают по собственной воле и вынуждены терпеливо сносить». Те, кто находился на грани разорения, по ночам охотно вовлекались в «торговлю сверхъестественным», возлагая надежды на магические заклинания и веря, что с их помощью можно обнаружить закопанное где-то золото и серебро. В заговорах, используемых Гансом Генрихом Рихтером, кузнецом-инвалидом, проживавшим в Пруссии XVIII века, следует искать как христианские, так и языческие корни. Лучшее время для поиска кладов наступало после полуночи. Предпочтение одних ночей перед другими объяснялось прямой зависимостью успеха мероприятия от той или иной фазы луны. Крайне необходимым условием была и тишина. В качестве защиты от демонов на месте, где предположительно были зарыты сокровища, чертили один или несколько кругов. Власти сильно беспокоились по поводу возможности обращения кладоискателей за помощью к злым духам. Так, в Англии статут от 1542 года угрожал смертной казнью тем, кто «вызовет и станет заклинать духов» с целью «получить в корыстных целях сведения о месте, в котором сокровища из золота или серебра должны или могут быть обнаружены»³¹.

Для некоторых наиболее отчаявшихся мужчин и женщин чародейство было средством отмщения гонителям или соседям, якобы не замечающим несчастий других людей. Когда однажды ночью вустерширский фермер схватил старуху с целой охапкой ворованного хвороста, она тут же упала на колени, воздела руки к небесам и стала просить, чтобы «тому всегда было холодно и он никогда бы не испытал на себе тепло огня». Другие практиковали прокалывание восковых фигурок шипами или взывали к самому Сатане. Рабы прибегали к помощи магии, чтобы избавиться от гнета хозяев. В Кентукки Генри Бибб, имея «великую веру в заклинания и волшебство», научился у другого раба, который был старше его по возрасту, готовить колдовское варево. Он подогрел смесь из свежего коровьего помета, красного перца и «волос белого человека», превратил ее в мелкий порошок и рассыпал ночью в спальне своего хозяина; и все это производилось с целью, как писал позже Бибб, помешать «тому когда-либо впредь обижать его любым способом». Более нелепым был план, вынашиваемый немецким слугой Иохан-несом Бутцбашем. Чересчур опасаясь бежать от хозяина по суше, он собрался нанести визит «старой ведьме» в надежде заполучить «черную корову, на которой мог бы сбежать по воздуху»³².