На излете, или В брызгах космической струи
Шрифт:
Работа показалась примитивной. Подобную операцию мы легко выполняли в школе еще в шестом классе. Но там все это длилось лишь урок. Здесь же через два часа работы почувствовал себя, как герой Чарли Чаплина на знаменитом конвейере Форда. Я стал придатком дрели. Я стал автоматом.
Неожиданно все стихло. Лишь мне оставалось обработать два последних отверстия. Вчетвером легко сняли подготовленную панель с вертикального стапеля и положили на горизонтальный. Появился мастер и человек с емкостью и кистями. Это принесли герметик, срок использования которого – двадцать минут. Работая в пять кистей, быстро нанесли. Панель перевернули обшивкой вверх, на поверхность высыпали мешочек заклепок, и все дружно стали заполнять ими все подготовленные отверстия. Когда заклепки оказались на своих местах, панель поместили в клепальный станок. Там работал “свой” клепальщик.
А бригада в полном составе, взяв по два крюка, отправилась в заготовительный цех. Я и не подозревал, что именно в том цеху мне предстоит проработать почти десять месяцев из одиннадцати. А пока мы подошли к огромному прессу, где толпились люди. Оказалось, там устраняли следы недавней аварии с гибелью людей. Близко нас не подпустили, потому что зрелище было не для слабонервных. А я лишь удивлялся, почему людей так тянет поглазеть на то, о чем потом долго будут вспоминать с содроганием.
Посокрушавшись, что не удалось подойти поближе, бригада, захватив крючьями деталь обшивки, указанную местным мастером, тронулась в обратный путь. Обшивку установили в вертикальный стапель, и снова вернулись в тот же цех “за лапшой”. Так называли детали набора панели крыла.
Едва вернулись с лапшой, начался обеденный перерыв. Заводская столовая понравилась. За сорок пять копеек прекрасно пообедал. Комплексный обед состоял из трех хорошо приготовленных блюд и компота, к которому прилагалось небольшое пирожное. Дешевле, чем в той столовой, меня не кормили больше нигде.
Лишь в обеденный перерыв впервые осознал, уже не разумом, а чувствами, что моя школьная жизнь действительно позади. Ведь до сих пор мне казалось, что вот сейчас окончится моя заводская практика, я поеду домой, а завтра снова окажусь в знакомой обстановке родной школы. Увы. Отныне мне придется ежедневно ездить на этот завод, а оттуда – в институт. А в школу сегодня пошли совсем другие ребята. И мне уже никогда не быть среди них.
После обеда начали крепить лапшу, лючки и прочие детали к обшивке. Это делали опытные рабочие и мастер. Я и еще один из рабочих бригады работали на подхвате. А потом мы вчетвером приступили к сверлению отверстий под заклепки. И так до конца рабочего дня.
И вот через много лет я впервые прошел проходную завода, на территории которого размещалось ЦКБЭМ. Прямо за проходной оказалась небольшая, покрытая гранитными плитами, площадь с памятником С.П. Королеву. Люди, выходя из проходной, огибали ее двумя потоками, хотя пройти напрямик было бы удобней. Оказалось, на морозе плиты становились скользкими, и ходить по ним было небезопасно. А потому на зиму площадь огородили красными лентами.
Широкий тротуар, проложенный вдоль обычных заводских цехов и прерывающийся лишь там, где его пересекали железнодорожные пути, вывел на “большую дорогу”, расположенную перпендикулярно. Повернув, как мне подсказали в бюро пропусков, налево, прошел невысокий, но протяженный цех и подошел к нужному корпусу. Отдел Бродского располагался на первом этаже, в зале приличных размеров, в котором стояли с десяток кульманов и около сотни канцелярских столов и шкафов.
Кроме Бродского, голос которого раздавался где-то в глубине зала, обнаружил множество людей, знакомых по Казахстану.
– Привет! А ты что здесь делаешь? Как сюда попал? – с этим вопросом они обращались ко мне весь мой путь, который вел через зал прямо к столу, за которым восседал Бродский.
– Зарецкий, иди сюда, – подозвал заметивший меня Эмиль Борисович, – Оставьте человека в покое. Успеете пообщаться, – осадил он особо ретивых работников, которые, вскочив со своих мест, уже направлялись ко мне.
Бродский представил меня сидевшим за его столом начальникам секторов. И Мазо, и Разумовского я знал по последнему пуску, а двух других видел впервые. Вскоре выяснилось, что мне придется работать в секторе Мазо. Ну и ну. Я тут же вспомнил отзывы о нем моего сменщика Пети Иванова, который, в отличие от меня, контактировал по большей части с ним. Выяснилось, что ведущий инженер Кузнецов – подчиненный Мазо.
Многоопытный Кузнецов в подчинении у самовлюбленного выскочки Мазо? Да-а-а. Похоже, и на гражданке возможны такие же чудеса, как и в родной Советской Армии. Но, конструкторское бюро не армия. Непонятно.
Ну, что ж, и не такое переживали. “Вот Петя посмеется, когда узнает, кто у меня начальник”, – подумал я.
А Бродский тем временем пригласил Кузнецова. С Владимиром Александровичем мы не виделись с момента моего первого визита в Подлипки, когда случайно встретились у газетного киоска. Именно с его легкой руки я и оказался в испытательном отделе.
Эмиль Борисович объявил, что мы будем работать в паре и передал меня в его руки. Ну, хоть в этом повезло. У Кузнецова было чему поучиться.
Владимир Александрович тут же похитил меня у Бродского, и мы переместились за его стол. Порыскав по залу, обнаружили “ничейный” стол и тут же перенесли его к кузнецовскому. Нашли и лишний стул. Так в первый же рабочий день я получил свое рабочее место.
– Пора бы и перекурить, – объявил Кузнецов, едва завершили перестановку, – Пойдем на улицу. Погодка какая. Не хочется в зале сидеть.
Мы вышли в просторный вестибюль и через парадный подъезд по парадной лестнице попали в тихий уютный уголок, украшенный высокими серебристыми елями. Прямо напротив корпуса обнаружил парадный въезд на предприятие. Там, в огороженном высоким ажурным забором “кармане”, стоял с десяток автомобилей.
– А откуда здесь иномарки? – спросил у Кузнецова, удивляясь, как они вообще могли оказаться на территории закрытого предприятия. А такие модели я вообще видел “живьем” впервые.
– Это машины космонавтов, – пояснил Владимир Александрович, – Вон тот “СААБ” – Феоктистова, а “Мерседес” – Макарова.
В это время открылись ворота и в карман въехала четырехглазая черная “Волга”. Открылись вторые ворота, и машина подъехала к парадному подъезду. Из нее вышли космонавт Попович с незнакомым майором и прошли в корпус, а машина тут же вернулась в карман и встала на стоянку.
– Владимир Александрович, а где кабинет Королева?
– Когда я пришел работать, он был там, – показал Кузнецов рукой на соседний корпус, – Мы тогда размещались в таком же зале рядом с его кабинетом. Сергей Павлович к нам заходил по нескольку раз в день и всех нас знал в лицо. Тогда КБ было совсем маленьким. Каждый человек был на счету, каждый заметен и важен. А сейчас, – безнадежно махнул он рукой и замолчал, укутавшись клубами дыма и жадно глотая яд своей сигареты.