На краю одиночества
Шрифт:
Его императорское Величество сняли все же маску, пристроив ее на кофейном столике, и теперь Анна вполне себе убедилась, что Александр Николаевич весьма похож на сына.
Вернее, сын на отца.
Те же обыкновенные черты лица, несколько крупноватые, напрочь лишенные всякого изящества. Та же сутуловатость, и манера разглядывать собеседника, будто бы решая, годный он человек или же не стоит внимания.
Баки с сединою.
И седые волосы, собранные в короткий хвост. Черная лента на нем, словно знак траура. Какого? По ком? Не по Анне ли?
–
– А что ты хочешь услышать?
– Правду! Я хочу услышать правду, а не эти… бестолковые отговорки. Ее ведь уже нет! Давно нет, а ты все еще боишься?
– Я никогда ее не боялся.
– Тогда…
– Уважал. Прислушивался. Верил, что матушка не желает мне зла, – Его императорское Величество поставили на ладонь горшок с полосатой хавротией. Что за сорт? И почему название его вдруг вылетело у Анны из головы? У нее ведь не так много вариегатных суккулентов, чтобы забыть. И сорт этот она помнила, как искала, списывалась…
…отдала взамен пару черенков барбариса с огненно-красною листвой.
Как ждала.
И волновалась, что почта, обычно не подводившая, вдруг сделалась медлительна.
Теперь же получается, что название… Анна подняла руку, коснувшись виска, наморщилась, пытаясь вспомнить изо всех сил, но не выходило. И главное, она прекрасно отдавала себе отчет в неуместности этих попыток, а бросить не могла.
– Уважал, стало быть… и уважение к ней значило для тебя больше, чем моя любовь? – темные ресницы опустились, скрывая тьму в глазах. – Ты ведь… ты не просто бросил меня. Ты позволил ей меня проклясть, а потом… потом отвернулся, будто бы ничего не произошло.
Олег присел рядом с Анной и, протянув флягу, шепотом поинтересовался:
– Будешь?
– Воздержусь.
– Зря… это надолго… сейчас будут выяснять, кто виноват и все такое… – он приложился к горлышку, и это не осталось незамеченным.
– Наш сын… болен. И дочь больна. И это потому, что я тебе поверила, но оказалось, что любви твоей недостаточно, чтобы спасти всех нас.
Его императорское Величество вернули хавротию на место.
«Малахит».
Точно. Сорт «Малахит». И получила она его от коллекционера, живущего в Тобольске. Он еще сетовал, что растет медленно и вовсе капризен. Надо будет отписать, если, конечно, Анна уцелеет.
– Что произошло? – тихо спросила она и не отвернулась, когда Его императорское Величество посмотрели. У него были светлые глаза, серые, полупрозрачные, будто из стекла дутые. И в этом стекле отражался удивительный мир, искаженный, почти лишенный красок, но по-своему чудесный.
В нем Анна видела дом.
И море.
И себя.
И еще небо с облаками. Девушку в длинном легком платье. Соломенная шляпка, ветер… случаются несчастья и шляпки улетают.
– Кажется, вы потеряли… – ему удалось поймать эту шляпку, не позволив ей коснуться воды. От шляпки пахло летом и соломкой, и еще цветами.
А девушка смутилась.
Она не знала, кого видит, потому что с маской всегда проще.
С маской он никому
Кроме, пожалуй, нее.
– Спасибо.
Робкая улыбка. И свет в глазах, которые вдруг показались ему ярче моря и неба вместе взятых.
– Вы позволите…
Анна моргнула, и видение пропало, а Его императорское Величество отвернулись и ответили:
– Случилось… юношеская любовь и детская глупость, которые имели весьма неприятные последствия.
– Случилось, – согласилась княгиня. – И вправду, любовь. Юношеская любовь против взрослой расчетливости… что ж… время у нас еще есть.
Она подняла голову, разглядывая потолок, который был бел и ровен, лишен, что росписи, что даже простых виньеток. Разве что лианы древовидные зацепились за дальний угол.
Глава 30
…она была молода.
И хороша собой.
И жизнь казалась чудесной, потому что какой она может быть еще? Род Ильичевских состоятелен и влиятелен. Матушка служит в статс-дамах, а саму Женечку ждут в свите императрицы. Правда, не слишком-то рады, потому что Ее императорское Величество Анна Васильевна в немалых годах пребывает, и потому несколько ревниво относится к особам чрезмерно молодым.
А уж если к молодости красота прилагается…
…да, она изначально встретила Женечку с прохладцею. И отослала бы, когда б не род, не матушка, не…
…будьте внимательны, милая, ваше положение сейчас крайне неустойчиво.
Она была властною женщиной, рано овдовевшая, пережившая смуту, голод, мужа и троих сыновей.
Ее уважали.
Боялись.
Гнули спины, за глаза называя Медведицей, и не только за повадку, но и за обличье – чересчур уж тяжела, широка в кости была императрица. И двигалась она с той медвежьею показною неуклюжестью, которая способна обмануть лишь человека недалекого.
Круглое лицо.
Редковатые волосы, щедро сдобренные сединой. Привычка поджимать губы и шевелить нижней челюстью, будто пережевывая нечто. Брови нитью. Тяжелые надбровные дуги и щелочки глаз меж подушек припухших век.
Она мало спала.
Мало ела, почти не обращая внимание на то, что ей подают. Она была требовательна и местами груба, впрочем, ей прощалось.
Это было и не понятно Женечке. Почему этой странной некрасивой женщине, способной порой выражаться вовсе неприличными словами, прощалось, если не все, то многое?
Хмурый канцлер.
И казначей.
Генералы, еще недавно спорившие друг с другом до хрипоты, но замолкавшие, стоило появиться Анне Васильевне. Офицеры и чины статские, порой горделивые чрезмерно. Все эти люди сходились в одном: они пребывали в какой-то непонятной, почти невозможной уверенности, что Анна Васильевна может все.
Недород в Северных провинциях?
Разлив на востоке?
Очередная смута? Казна пустеет? Прожект или прожекты. Проблемы большие и малые, и вовсе не проблемы, но так, дела обыкновенные… она вникала во все, порой засиживаясь в рабочем кабинете глубоко за полночь…