На краю одиночества
Шрифт:
– Ты же знаешь… он не просто князь, – та нежность, которая прозвучала в голосе матери, заставила Олега замереть и насторожиться. – Он истинный наследник престола…
…мотор еще больше замедлил ход. И повернул влево. А после направо. Олега мотало, и он зажал рот руками.
– Извините, – выдавил он, пытаясь справиться с общей дурнотой. – Я… какой из меня… мне она рассказала уже потом, когда деда не стало. Сперва ушел отец.
Анна слушала.
А еще думала, что княгиня
– Он умер тихо. В последние годы мы стали близки… то есть, он никогда не давал мне понять, что я ему чужой. Напротив. Он от меня ничего не требовал. И даже как-то сказал, что у матушки есть желания, но жизнь моя, и мне стоит думать о том, чего же я хочу…
– А чего ты хочешь?
– Покоя, – ответил Олег, отвернувшись к мутному стеклу, за которым проплывал город. Погруженный во тьму, он казался невероятно далеким.
Полуразмытые тени домов, меж которых заблудился ветер.
Он тоже искал Анну.
Искал и не мог найти.
– Я просто хочу покоя. У нас есть поместье, там тихо. И соловьи. Ты когда-нибудь слышала, как поют соловьи? Я вот сбегал послушать. И еще луна низкая бывает, тогда кажется, будто она вот-вот утонет в старом пруду. Вокруг пруда ивы. Хорошее место.
– Почему ты туда не отправишься?
– Матушка… – он поморщился и продолжил. – Потом умер дед. Почти сразу, как отца не стало. То есть он нам не то, чтобы отец, но я другого не желал бы.
Анна кивнула, показывая, что понимает.
А она… она желала бы? Не Платона Архиповича с его колючими усами и карамельками, которые он прятал под подушку, когда думал, что Анна спит.
С занятостью вечной.
С неумением принять матушку и ее веру. С криками и ссорами. С ботинками, которыми он имел обыкновение швыряться… с тоскою. Только теперь Анна смогла бы понять ее.
Пожалуй, что смогла бы.
И нет, она не желала другого. И ей бы наведаться на могилу, за которой приглядывают, но чужие люди – это совсем не то, что надобно. Анна просто скажет, что… что-нибудь скажет.
Если останется жива.
– Ольга приехала… матушка ей не была рада. И я знал, почему… она мне рассказала. Когда… когда заставила выпить кровь. Знаешь, она вовсе не противная… дед заставил ее принести клятву, что Ольгу она не тронет. Или не клятву? Она ее не любит, а я подумал, что если Ольга выйдет замуж, у нее появится кто-то, кто защитит… но она такая упрямая!
А мотор остановился.
И Олег вздохнул, съежился вдруг и тихо –тихо спросил:
– Ее ведь остановят?
Глава 28
…огоньки в шелковых фонарях дрожали, и отблески света скользили по комнате, окрашивая ее то в розовый, то в золотой, что, впрочем, казалось издевкой.
Тело
И люди, что держались за дверью, и Таржицкий, явно растерянный, не знающий, как надлежит поступить.
– Вы… – громовой его голос разнесся по коридору. – Вы убили ее!
– Нет, – Земляной ощупывал затылок жертвы. Не постеснялся и волосы приподнять, хмыкнул, увидев под ними выжженную печать.
Знакомую печать.
– Он убил эту несчастную… – палец Таржицкого ткнул в Глеба.
– Тоже нет…
– Вы врете!
– И опять нет, – Земляной вытер руки о сукно стола. – Позовите кого-нибудь прикрыть ее, а лучше унести. Поднять все равно не получится…
– Вы прикрываете друг друга! – Михайло Евстратьевич постепенно наливался краснотой. Сперва побагровели уши, затем глаза, налился тяжелым багровым цветом нос, а по щекам поползли пятна. – В моем городе… в моем доме…
– Давно уже неспокойно, – Его императорское Высочество умели быть незаметными. – Вы, безусловно, человек многих достоинств…
Таржицкий дернул тугой узел галстука.
– Воздуха…
– И за здоровьем следить стоит, – это Его императорское Высочество произнесли с некоторой укоризной. – Помнится, в прежние времена вы куда больше внимания уделяли вопросу здоровья и общего благополучия. Но и вправду, откройте окно, что ли?
Воздух был влажным.
И принес запах лилий.
Таржицкий прислонился к стене, так и прижимая руку к горлу, его рот открывался и закрывался.
– Пусть найдут целителя. И госпожу Таржицкую. Не стоит ей бросать супруга в столь непростые для него времена…
…целителя нашли быстро.
А тело на столе прикрыли шторой, сдернувши ее с ближайшего окна. Штора оказалась несколько пыльноватой, но укрыла и несчастную, и стол.
…за что ее?
…только ли дело в желании подразнить Глеба?
…или в надежде, что он, увидавши кого-то, похожего на Анну, не поймет, в чем дело? Сорвется? Тьма ворочалась, тьма ворчала, что не стоит терять время в этой комнате.
Здесь вон и Его Высочество.
И Дед у дверей замер, нюхает воздух и бормочет под нос что-то пренедовольное. А тьма поторапливает.
– Настеньку… не надо, чтобы она видела… – голос Таржицкого слаб, и в нем слышится мольба. – Не надо…
– Как раз-таки и надо, – Его императорское Величество умели быть жестокими. – В противном случае она и дальше будет пребывать в заблуждении о своей непричастности… госпожа Таржицкая?
Она выглядела растерянной.
И смущенной.
И испуганной, хотя отчаянно пыталась совладать со своим страхом.
– Что… простите, что здесь происходит?
– Вот и нам, не поверите, весьма и весьма любопытно, что же здесь происходит? Отчего вы, госпожа Таржицкая, позволили подобному произойти в вашем доме? Подойдите.