На краю одиночества
Шрифт:
Анну развернули.
И подтолкнули к двери. А супруга градоправителя, подхватив Анну под руку, прошипела:
– Не вздумай скандалить. И улыбайся… постарайся выглядеть искренней. Вот немного еще более искренней… ты ведь счастлива побывать на балу? Скажи?
– Да, – голос тоже чужой, тоньше, звонче. А в зеркале, мимо которого Анна проходит, отражается высокая худощавая девушка. Она не слишком красива, и кажется, знает об этом, и потому смотрит хмуро.
Ей не к лицу светлое платье.
И прическа.
И вовсе кажется,
– Ах, дорогая… позволь представить тебе мою дальнюю… конечно, порой приходится оказывать услуги… хорошая девочка, но, к сожалению, с характером… это несколько затрудняет… а сейчас, представляешь, вовсе раскапризничалась… мигрень. В таком возрасте и мигрень! Придется… да, да, понимаю… улыбнись, милая… мы всенепременно заглянем…
Улыбки.
Кивки и легкие поклоны. Великосветский танец, в котором Анну заставляют принимать участие, и она вновь же кланяется.
Улыбается.
Старается соответствовать чужому лицу. И отчаянно пытается дозваться до тьмы…
Но та не слышит. Почему не слышит? Почему не видит Анну?
…поклон. И щебет…
– Мамочка…
– Позже, дорогая… найди отца, скажи ему… впрочем, просто найди… и будь добра, не пей больше.
К страху, который окутывает женщину, добавляется толика раздражения. Почему-то Анна очень явно видит эти чужие чувства.
И раздражение некрасивое.
…вновь пьет… сколько? Третий бокал и только из тех, что она видела. Много… Светлана не выглядит пьяной, несколько более веселой, чем следует, но… еще немного и слухи пойдут. Уже ходят. Прислуга, чтоб ее… только и дай повод поговорить. А Светочке следует быть осторожной.
И замуж.
Обязательно замуж. Чем скорее, тем лучше. Приданое растрачено, но никто пока не знает. И драгоценности есть, те, родовые, которые удалось выкупить после ее, Анастасии, замужества. Пусть они заложены, но…
Беспокойство становится обыкновенным, привычным.
И Таржицкая ускоряет шаг. Она спешит избавиться от Анны, потому как, находясь рядом с ней, участвует в чужой затее. Потом, позже, она уговорит себя забыть об этом участии. Убедит, что не причинила зла, она ведь не убивала…
…а ее убьют, просто чтобы разрубить нить, связывающую блистательную княжну Холмогорову-Ильичевскую и мещанку Анну…
– Прошу прощения, – этот мужчина появляется вдруг из тени. Анна точно знает, что его здесь не было, не могло быть, но вот он стоит, загораживая дорогу, и смотрит. Так… с удивлением некоторым.
С печалью.
О ком он печалится?
– Я так и не сказал вам, что впечатлен. Мне случалось посещать многие вечера, но ваш воистину особенный…
…ей приятно.
Похвала задевает струны души, и радость почти не отравлена страхом.
А мужчина все еще смотрит на Анну. И камень на ее груди, та стекляшка с запечатанной кровью, которую то ли не увидели, то ли не сочли важной, медленно нагревается под его взглядом.
–
…лепечет что-то, она сияет от счастья и от восторга, который кажется самой Анне искусственным, и мужчина знает об этом.
Не может не знать.
Он целует руку Таржицкой. И касается губами ладони Анны. От этого прикосновения тело вдруг немеет, становится непослушным, а после… после Анна понимаешь, что почти свободна.
Мужчина же прикладывает палец к губам.
И взгляд его серьезен.
Анна находит в себе силы не броситься к нему. Камень на груди больше не горячий, но Анна чувствует его. И тот, второй, спрятанный в левой руке Его императорского Высочества. Она слегка опускает ресницы.
Игра продолжается.
…только…
…Глеб, наверное, будет волноваться.
Глава 26
С Земляным Глеб столкнулся на выходе из зала.
– Я его убью, – сказал он, и Земляной, выглядевший несколько рассеянным, кивнул. Поднял руку. Растопырил пальцы. Стало быть, пять образцов взято и…
Алексашка покачал головой.
Быть того не может…
– Олег…
– Первым. Я лично сличил кровь с отпечатком. Это не он.
Тьма волновалась. Она искала Анну. Искала и не находила. Как такое возможно?
– Анна…
– Больше не слышу, – Земляной перехватил Глеба. – Погоди. Не спеши. Включи голову. Она стояла на балконе. Потом… потом вышла. И пошла. Не туда…
…донеслось уже в спину.
И Глеб развернулся.
– Спокойно. От того, что ты тут метаться станешь, никому легче не будет, – Земляной потер ладони, растягивая меж ними нити тьмы. – Она здесь. деваться ей некуда. Думай, Глеб… думай…
Колонны.
Коридор.
Дверь и лестница.
Тонкий аромат духов, такой знакомый, заставляющий задержаться. И Глеб крутится, пытаясь уловить этот запах.
– Убивать здесь ее никто не станет, – Земляной опустился на корточки, а после и вовсе прижался щекой к полу, будто пытаясь разглядеть нечто, видимое лишь ему. – Ее вообще не так просто убить, как тебе кажется…
– Что ты знаешь?
– Прости, но… – Алексашка отвел глаза и коснулся шеи, провел пальцами под ней, а после резко вдруг развернулся на пятках.
– А вот насчет убивать в принципе…
В коридоре никого не было.
Ни здесь, ни…
…эхо смерти Глеб ощутил явно. И тьма всколыхнулась, готовая отозваться на чужой крик боли, который затухал.
Земляной вскочил и рывком сдернул цепь, одним движением обернув ее вокруг руки. Золотые звенья впились в кожу.
А тьма шептала.
Ожившая, взбудораженная, она слышала запах крови.
…крови было много.
Второй этаж.
И коридор, который сливается с другим, предназначенным для прислуги. В этом темно, а вот просторный, белый, освещен теми же шелковыми фонариками. И будто издеваясь, они меняют цвет.