На краю одиночества
Шрифт:
С розового на алый.
Насыщенный.
И отблески его ложатся на стены, окрашивая и их. Будто кровью залитые. Земляной замирает, крутит головой…
– Туда, – Глеб чувствует место, где нарушена граница миров, и не понятно лишь, кто и зачем… и страх впивается в душу, а если…
…дверь приоткрыта.
Их будто приглашают. И Глеб переступает порог первым.
…алое платье.
Темное платье. На нем кровь почти не видна… камни… светлые волосы. Тьма вскипает, и у Глеба не сразу получается осадить ее.
– Спокойно, –
…женщина, которая лежала на зеленом сукне бильярдного стола была похожа на Анну.
Настолько похожа, что сходство это при всем желании нельзя было счесть просто случайностью.
– Дышишь?
– Дышу.
Кольцо чужой силы распалось.
…светлые волосы. Короткие волосы… как ее уговорили остричь их? И вовсе, кто она? На ней платье Анны и драгоценности Анны. А вот туфли, вероятно, оказались малы, если стоят под столом. Чулки… если присмотреться, а смотреть тяжело, поскольку все же чересчур сильно сходство, чтобы не думать об Анне…
– Для нас готовили, – Земляной обошел стол.
Он поднял маску и отвернулся, поморщившись.
– Сволочи…
Что бы несчастной ни вылили на лицо, едкая эта жидкость расплавила кожу, окрасила мясо в желтоватый цвет.
И женщина была еще жива…
…тонкий крик, раздавшийся неподалёку, заставил Земляного обернуться.
– Твою ж…
Плевать.
Глеб не отступит. Не теперь.
Крик звенел, дрожал, отвлекал.
Рост…
…она будет ниже Анны. И кость пошире. Руки… явно за собой следила, но все же ногти длинноваты и лак на них того чересчур уж яркого оттенка, который вряд ли привлек бы Анну.
Кожа темновата.
А на запястье крохотное родимое пятно.
– Знаешь, почему так орут? – поинтересовался Земляной, не без труда переворачивая тело. Голова мотнулась и запрокинулась, распахнув черный зев разреза.
– Чтобы услышали.
На спине незнакомки обнаружилась татуировка. Бледная, выцветшая, – ее явно пытались вывести, но без особого успеха.
– Именно, дорогой мой друг… именно… странно, что здесь еще свечи не расставили. Времени не хватило, что ли?
…Глеб расстегнул ожерелье.
И браслеты снял.
Анна огорчится, если они вдруг исчезнут. А иным вещам случалось исчезать в подобных ситуациях. Платье следовало признать испорченным. Туфли… купит новые.
– Полагаю, ее наняли, – Земляной провел по крылу бабочки, которая отчасти скрывалась под шелковой тканью. – Девочка не из дешевых…
– Что здесь происходит? – громовой бас Таржицкого не произвел на Алексашку впечатления.
– Вот именно, – Земляной ткнул мизинцем в лужу крови. – Мне бы тоже хотелось узнать, что здесь происходит… у вас тут наследник престола в гостях, а в доме убивают.
Произнес он это с легким упреком.
Таржицкий побагровел.
– Вы…
Он открывал и закрывал рот, понимая, что не находит слов,
Он вдруг отметил и болезненную одутловатость лица.
И желтоватые глаза.
И столь же желтоватые, что свидетельствовало о немалых проблемах с печенью, пальцы, вцепившиеся в галстук. Испарину на лбу. И совершенно несчастный взгляд, в котором виделась немалая растерянность.
Таржицкий не сводил взгляда с татуировки.
Узнал?
– Мы, – Земляной вытер пальцы о штаны и поморщился, вспомнив, что костюм у него практический новый. – Мы вот спросить желаем, кто это там так разорался?
В экипаже было прохладно.
– Сиди, – велели Анне. – Сиди и жди… и прости, но мы просили тебя уехать.
Ей сунули под спину подушку, будто пытаясь этой малостью откупиться. Анна молчала. Она пыталась понять, как следует вести себя.
Она знала, что теперь способна двигаться.
И до тьмы дотянется.
И дотянулась, просто чтобы успокоить. Растревоженная, та вполне могла бы бед натворить.
А дальше?
Следует ли ей уйти? Сейчас, пока она одна в экипаже и ждет… почему, собственно говоря, она вообще ждет?
– Анна? – дверь приоткрылась. – Сидишь? Вот умная девочка, спокойная, не чета твоему обалдую… на вот…
Запястье Анны обернула суровая нить с холодным камушком.
И Дед отступил.
– Я буду рядышком, только… дело такое… возьми ее сейчас, и что? И ничего. Вывернется. Я эту поганку с малых лет знаю, юркая, что твоя ящерица. Скажет, что хотела познакомиться с обретенною дочкой, спасти ее от чудовища или еще какую муть придумает.
Дед чертил на ладони Анны узоры, и те вспыхивали искрами, чтобы уйти под кожу.
– А к остальным ее не привяжешь… она умелая, да… вот и скажи, что все зло от темных? Светлая же, но тварь… да… так что, девочка, уж потерпи, ладно? А после я все объясню.
Анна потерпит.
Она слегка наклонила голову, показывая, что слышит.
– И Глеба твоего я попридержу…
– В полночь, – голос был тихим, и говорить было немного неприятно, но Анна говорила. – В полночь Елена с кем-то встречается… кого-то ждет… она сказала, чтобы сбежать. Но… я ей не верю.
– И правильно делаешь. Ишь ты как, стало быть… что ж, до полуночи у нас еще времечко осталось, но и ладно, но и хорошо… успеем встретить… приветить…
Анна не заметила, как он исчез.
Стало немного теплее. И еще она пошевелила пальцами, убеждаясь, что вновь способна шевелить. И ногами, которые немного затекли, а главное, что проклятье ожило, вцепилось в позвоночник. Но боль – это даже хорошо, это отвлекает.
– А ты не бойся. Не бойся… все сладится.
И тьма, свернувшаяся у ног Анны, согласилась, что все непременно сладится.