На кресах всходних

Попов Михаил Михайлович

Кузнец еле поспевал за худым, ловким начальником разведки, легкие его, мощные, как кузнечные мехи, издавали мощные хрипы, по лицу бежали потоки пота. Антоник время от времени останавливался на пару секунд, чтобы дать возможность гиганту отдышаться.

Оксана Лавриновна сидела на бревне у хаты. Оторвавшийся в самом конце от спутника начальник разведки сказал, облизывая верхнюю губу:

— Собирайтесь.

Оксана Лавриновна покачала головой.

— Собирайтесь, это приказ!

— Он не согласится.

— Велено не спрашивать никакого согласия.

Мать Мирона не пошевелилась. «Она состарилась», — вдруг подумал Антоник. прежде, когда ему приходилось ее видеть, всегда она поражала своей гибкостью, женственными, но упругими движениями. Сейчас же плечевые кости торчат сквозь кофту, глаза мёрклые, руки в набрякших жилах.

Повх ввалился во двор.

— Мы поможем, — сказал Антоник, — надо идти, немец напер, весь берег в солдатах. Будут отряд гнобить.

— Так зачем мы к вам пойдем тогда?

— Отряд — это отряд. Сотня стволов, минометы. Отобьемся.

Она махнула некрасивой, вялой рукой.

— Ну, мне с тобой не спорить, приказ доставить, и все. Витольд велел. А веленое у нас исполняется. Хоть голыми, а оттащим.

— Мирон не схочет.

— Что такое — «не схочет»? Приказ!

Антоник сплюнул и пошел в дом; уже стоя в дверях, еще раз сказал, недовольно понизив голос:

— Да собирайся ты, времени совсем нету.

После яркого дня внутри хаты было мрачно и пахло как-то трагически, как будто тут не дом, а склеп. Антоник знал, где комната инвалида, решительно туда шагнул. Парень лежал с закрытыми глазами, но было понятно: не спит, а прислушивается.

— Уже понял? В отряд.

Мирон только хмыкнул мощными ноздрями, на лице его появилась улыбка. Какие тут еще улыбки!

Антоник выскочил наружу и крикнул на все так же сидевшую на бревне мать:

— Ну!

Она не ответила, но получалось, что ответила отказом. Не станет ничего делать. Да, осознал начальник разведки, решения принимает безногий, и, если он не захочет стронуться с места, мать останется сидеть. Кинулся обратно.

— Ну, показал ты характер, показал. Теперь уж хватит. Там целый батальон или больше. Времени у них мало, начнут прямо с колес, и часа у нас нет.

— Нас не трогали и не тронут.

— Ты очумел?! Так, для порядка, походя подожгут хату.

— У вас в лесу опасней.

— Что ты понимаешь. Все три взвода Витольд выдвигает с пулеметами, к тому же — лес. Да тут дивизию надо и неделю времени. А у них фронт шатается. Сунутся для порядка и обратно. Витольд соображает.

Мирон открыл глаза:

— Я к нему не пойду.

Антоник застыл от этой глупости и наглости. Его зло передернуло.

— Конечно, не пойдешь. Повх понесет. Крикни матери, чтоб собирала манатки, а то голые будете в лесу сидеть.

— Мы не пойдем.

Антоник зашептал матюки.

— Да что я тобой тут...

— Не подходи!

Когда начальник разведки подошел вплотную к кровати и схватился за одеяло, чтобы рвануть его в сторону, Мирон поднял пистолет, который держал на груди под одеялом:

— Уйди.

— Какой уйди! Приказ!

— Я уже взвел.

Послышались шаги Повха, и он загородил дверной проем.

Антоник протянул руку:

— Отдай!

Мирон выстрелил. Пуля попала в плечо, начальник разведки присел, мыча мучительные звуки. Повх подхватил его.

— Уходи! — закричал Мирон.

Кузнец, пятясь, потащил товарища вон из комнаты.

Когда вытащил на улицу, Оксана Лавриновна только покосилась на них, продолжая сидеть.

Со стороны моста слышались отчетливо нарастающие механические шумы. Колонна перегружалась через реку.

— Приказ, — прошептал Антоник.

Ничего ему не отвечая, кузнец взял его за здоровую руку и ногу и закинул себе за спину. Вздохнул и небыстро, но решительно пошел со двора.

На краю леса его встретили Ясь Донатов и старый Волчунович. Повх сказал хлопцу, положив потерявшего сознание начальника разведки на траву:

— Беги. Скажи, идут.

Волчунович сосал свой чинарик.

— На этот раз, поди, не пронесет.

Действительно, сколько раз за эти годы германская армия обрушивала на партизанские чащобы свои снаряды и мины, а винзаводу хоть бы хны, никаких серьезных повреждений. Только сейчас, очень было похоже, не отсидеться.

— Ты лучше сам подожги.

Винокур только сплюнул и нырнул в кусты.

Повх, продолжая дышать тяжело, поглядел на лежащего, потом в ту сторону, откуда пришли. Как будто по заказу, там поднялся одинокий столб дыма и стал размазываться по ветру.

Глава двадцать вторая

Я знал, что нужно делать, и совершенно не представлял, как я это сделаю. Офицерская моя голова уже все тактически решила: надо собрать всех вместе, а еще до того надо во что бы то ни стало сунуть Бобрину предназначенное для него послание. У него своих мозгов нет, давно уже понятно, а письмецо это заменит начштаба мозги и даст характер. Такие приказы, да на такой бумаге он игнорировать ни в коем случае не посмеет. Он должен сказать всей этой шайке лесных дворян: делаем вон то, а другого не делаем. Витольд, не желая идти на Гибуличи, не просто посылает Бобрина и Шукетя с Копыткой, не просто даже уклоняется от воли уже сильно погромленной бригады, он идет против страшного и однозначного приказа командования армией. А приказ армии не сам по себе появляется, в нем гудит такая важная воля, что даже душа зажмуривается думать.

Я шел очень быстро и был сильно занят своими разбегающимися соображениями, но Антоника с Повхом увидел первый. Они шли навстречу, переговариваясь. К Оксане Лавриновне? Больше некуда. Хотел окликнуть. Не стал окликать. Бог знает, какие у них насчет меня есть распоряжения. А то, что их не будет на месте предстоящего курултая, даже хорошо — слишком они в последнее время отчетливо показывают свое особенное почтение к Витольду. Раньше и Антоник, и особенно кузнец казались мне людьми немного наособицу, так вот нет, при сгущении атмосферы проявились как именно Витольду верные воины.