На крыльях
Шрифт:
— Ну что, спать?
— Только об этом и мечтаем, командир!
Быстро разделись, легли и мгновенно уснули. Через четыре часа экипаж подняли.
Иван Терентьевич, надо бы срочно вылететь в Н-ск на разведку погоды… Слетаете?.. Может, потом доспите?..
Шашин сонно приподнялся, но, поняв, что его ожидает новое задание, энергично потянулся и встал.
— Надо?
— Надо, Иван Терентьевич. Полёт трудный, не всякому поручишь его.
— Добро. Хлопцы, подъём!.. Быстро на вылет!
— Куда? Что? Ах, на вылет… Понятно!
Полчаса спустя шашинцы были в своем самолёте и запускали моторы.
Звезда героя
В августе 1941 года низко над оврагами и перелесками пробирался к городу Калинину маленький двукрылый самолёт Абрамова. В санитарной кабине лежали два тяжело раненных командира.
Торопился пилот: им нужна срочная операция. Летел на высоте 60 метров. Осталось всего 15 километров до госпиталя, когда раздался взрыв, мотор грубо затрясся, затем послышался какой-то свист, переходящий в тонкий звук воздушной сирены, и самолёт стал проваливаться на высокие толстые ели…
Сразу понял: отлетел винт! Абрамов был хотя и молодым, но всё же опытным пилотом — на трассах Аэрофлота он налетал уже две тысячи часов и самолётом владел свободно. Выключил мотор. Глянул вниз: лес редкий. Посмотрел вправо: есть узенькая просека. А высота уже 50… 40 метров…
Весь слился с машиной. Мгновенные точные движения рулями — самолёт почти на месте развернулся вправо, ухнул вниз в просвет между деревьями, спарашютировал на землю.
И дальше, ящерицей скользя между пнями и ямами, катился по поляне «змейкой». Стал. Вытер Пётр холодный пот со лба. Оглянулся… Нет, ни за что в жизни не смог бы повторить эту дьявольскую посадку!
Вылез из кабины — машина целая, ни царапины… Подбежал к раненым.
— Прилетели? — со стоном спросил один из них.
— В принципе, да, — замялся Петр. — Но ещё добираться надо до места… Не волнуйтесь, доберёмся!
— Стой, паразитюка! — раздался позади грозный окрик.
Вздрогнул Пётр, обернулся и обмер: высыпала из-за деревьев толпа бородачей и женщин; в руках у них вилы, топоры… и всё это ощетинилось против него.
— Погодите, братцы! — вскричал испуганный пилот. — Я же свой…
— Знаем мы таких «своих», — поднялся крик. — Свои по лесу здеся не шалаются. Отдай пистолет!
— Ну, нате. Я же советский лётчик, дядя…
— Покажь звезды на машине, ежели наш! Где они?
— Камуфляж, дядя, потому и звёзд не видно.
— Ишь какими фашистскими словами бросается! Бей его, потом разберёмся! Огловушь, Степаныч…
— Погодите, дядя! Прошу вас… Вот нагнитесь и снизу посмотрите на крылья, вблизи и звёзды видны.
— А может, там бомбы, не нагинайся, Степаныч!
— Стой, ни с места и жди! — последовал приказ.
В это время у самолёта появился подполковник и несколько автоматчиков из ближайшей воинской части.
— Товарищ подполковник! — кинулся к нему Пётр. — Выручите, было не убили сгоряча… Пилот санитарной группы Абрамов, доставляю раненых в госпиталь. Вот мои документы. Винт у меня отлетел…
Недоразумение выяснили.
— Тоже мне, «поймали»!.. — иронически пропел тонкий девичий голос. — Степаныча в герои надо произвести.
Степаныч промолчал.
— Ничего, товарищ, — громко сказал подполковник. — Лучше обознаться, нежели пропустить шпиона. Спасибо вам от имени армии! А теперь помогите раненых отвезти в госпиталь.
— Товарищ подполковник, — сказал Абрамов, — пусть пистолет мне вернут.
— Сами отдадим, — миролюбиво произнёс Степаныч, возвращая оружие, и, подойдя к самолёту, склонился над ранеными. Потом повернулся к своим товарищам и негромко, но повелительно произнёс: — А ну, тихо, народ, командиры раненые здесь!
Наступила тишина. Молча подвели подводу и переложили раненых.
… За эту мастерскую и смелую посадку Абрамова наградили первым орденом Красной Звезды. Всего же на самолёте ПО-2 он совершил более 700 боевых вылетов по санзаданиям и вывез около 900 раненых.
На ПО-2, а позже и на тяжелых самолётах, Пётр Петрович с помощью партизан вывез из мест, временно оккупированных противником, более 300 наших детей. Причём много раз ему приходилось бывать в воздухе по 8—10 часов над тылом врага.
Как-то, вспоминая о своих полётах в годы войны, Абрамов обронил в беседе с товарищами весьма выразительную фразу:
— Столько бывало опасных положений, что я, в глубине души, как бы «вычеркнул» себя из списков живых…
Просто перестал думать о себе. Тогда стало всё проще, и я мог все свои душевные и физические силы отдавать только выполнению заданий командования.
* * *
Летом 1942 года Абрамов переобучился в лётном центре ГВФ на двухмоторном самолёте ЛИ-2, был призван в армию и получил назначение в полк Валентины Степановны Гризодубовой.
Гризодубова — обаятельная русская женщина. Рослая, шатенка с голубовато-серыми глазами и тёмными бровями вразлёт, всегда приветливая, женственная и вместе с тем по-мужски волевая и смелая, Валентина Степановна отлично летала и была справедливым, требовательным командиром.
Все лётчики её полка относились к ней с особенно тёплым чувством. Правда, слишком многое соединилось в одном человеке: красивая женщина, умелый лётчик, мужественный командир — прекрасный образ для поэта, но очень сложный и непривычный, особенно для лётчиков, людей, так сказать, самой «мужской» профессии. Но умела она располагать к себе всех.
Знакомясь с ней по прибытии в полк, Абрамов сразу подпал под обаяние своего нового командира. И как-то сразу привык к тому, что подчиняться надо женщине, зато какой замечательной! Подвести её или проявить мужество, меньшее чем у неё самой, было невозможно.