На линии огня: Фронтовых дорог не выбирают. Воздушные разведчики. «Это было недавно, это было давно». Годы войны
Шрифт:
— Обиделась, должно быть.
— На кого?
— Да ваш Димка ее поцеловал, что ли.
— Как поцеловал?
— Поспорил с ребятами на поллитра, что поцелует, вот и…
От возмущения у меня потемнело в глазах. Я поспешил в палату.
Димка с видом победителя лежал на койке, высоко задрав ноги. Не раздумывая, я направился прямо к нему.
— Там, в коридоре, девушка плачет, — еле сдерживаясь, начал я. — Ты к этому не имеешь отношения?
Димка удивленно посмотрел на меня. Потом ресницы у него дрогнули.
—
— Я тебя сейчас как чмокну в щечку, свинья ты этакая! Жаль только, что вот нечем, но все равно… Голос у меня прервался, в груди клокотало.
— Но, но, тише на поворотах! — вскочил на ноги Димка. — А то ведь не посмотрю, что ты…
— Да с тебя станет! Особенно если на спор, на поллитра…
— А чего он ко мне пристал как репей? — Димка уже явно шел на попятную.
— Анатолий говорит тебе то же самое, что и я! — приподнялся на локте Липатов.
— Слышал я вашу мораль!
— А бахвалиться нечем! Всю нашу палату опозорил! — подхватил обычно невозмутимый Кузьма.
Немного растерявшись от неожиданного натиска, Димка открыл было рот, но в этот момент в палату торопливо вошел комиссар.
— Что здесь у вас происходит? — спросил он, прикрывая за собой дверь. Все молчали, избегая его взгляда.
— Да ничего особенного, — пробормотал кто-то.
— Я слышу, что ничего особенного. Крик на весь госпиталь, хорошо хоть драку не застал. Что ж вы молчите? Белоконь, ответьте мне, о чем спор?
— Да здесь у нас случай один произошел… — Кузьма неловко покашлял в кулак. — В общем, Молоканов девушку поцеловал, а она расстроилась, плачет…
— А где эта девушка?
— Там, в коридоре.
Нина стояла на прежнем месте. Возле нее неловко топтались подруги, здесь же и сестра Грета. Они как могли успокаивали девушку. Та молчала и, как малышка, кулаками вытирала глаза. Видно было, что у нее сейчас одно желание — поскорее бежать из госпиталя, подальше от всех сочувствующих.
Но комиссар, сразу разобравшись, о ком шла речь, вежливо отозвал ее в сторону, о чем-то тихо спросил. Затем она направилась в его кабинет.
На другой день после обеда комиссар снова вошел в нашу палату. Таким хмурым мы его еще никогда не видели. Сухо поздоровавшись, он присел к столу.
Димка, сидя на койке, уткнулся в книгу.
— Так вот, товарищи, — глубоко вздохнув, начал наконец комиссар. — Разговаривал я вчера с Ниной Казанцевой…
Димка встрепенулся, но головы не поднял.
— Что вам сказать о ней? — продолжал комиссар. — Отец замучен фашистами. Брат погиб на фронте. Осталась с матерью… Вчера впервые пришла в госпиталь. Она шла сюда, к нам, чтобы как-то помочь воинам, которые так же, как ее брат и отец, пролили кровь за Родину.
Димка уже не притворялся, что читает. Он то краснел, то бледнел, кусая губы.
— Что же она здесь встретила? — строго
Димка вскинул голову.
— Но… товарищ комиссар… Все, что угодно, но в присутствии… Я не смогу, хоть убейте!
— А оскорбить девушку — это ты сумел? Ты должен это сделать, слышишь, Молоканов? — Комиссар поднялся с места. — И не позже субботы! — добавил он уже у выхода.
Насупившись, Димка молча оделся и ушел неизвестно куда. Пропадал до позднего вечера, вернулся подавленный, с синими кругами под глазами. Ни на кого не глядя, проглотил остывший ужин и лег в постель. Было слышно, как долго он еще ворочался и тяжело вздыхал.
Утром, взяв у него градусник, Грета удивленно подняла брови.
— Что это с вами, товарищ Молоканов? У вас повышенная температура. Плохо себя чувствуете?
— Ничего, пройдет! — слабым голосом отвечал ей Димка. Видно было, что он даже рад этой внезапно свалившейся на него болезни.
При обходе врач внимательно выслушала его и назначила лекарство. Измученный бессонной ночью, Димка уснул и проспал до самого обеда. Теперь он чувствовал себя много лучше. Ребята, как и накануне, с ним не разговаривали.
Близился вечер, и Димка снова занервничал. Возможно, он надеялся, что девушки сегодня не придут. Но надежды эти не оправдались. Шефы пришли, причем не с пустыми руками. Недавно, убирая в тумбочке у Петра Новикова, Женя обнаружила там большой кусок парашютного шелка. Глаза у девчонок загорелись:
— Давайте мы сошьем вам носовые платки! Прелесть какие получатся.
И вот теперь они уже готовы, аккуратной стопкой лежат на тумбочке у Новикова. Петр невольно любуется легкой вышивкой по розовому фону.
— Кто же это так прекрасно вышивает?
— Нина.
Услышав это имя, Димка, до этого неподвижно сидевший на койке, стремительно сорвался с места и очутился на середине комнаты. Нина, украдкой следившая за ним, даже вздрогнула.
— Нина! — глухо, с хрипотцой проговорил он, приближаясь к девушке. Лицо его было настолько вымученным, что ей стало не по себе.
— Нина, — уже тише повторил он. — Я поступил с тобой нехорошо, по-свински. И вот… в присутствии всех… признаю это… и прошу прощения.
Нина стояла растерянная, взволнованная. На глазах у нее заблестели слезы.
— Не надо… Зачем? Пожалуйста… Я ведь…
И, совсем смешавшись, выбежала из комнаты.
— Ну вот, теперь окончательно расстроил девчонку! — не то шутя, не то серьезно заметила Женя.
— Я не хотел ее обидеть. Я не думал, что она так… Просто глупо пошутил. Женечка, ты ведь у нас умница. Уговори, чтобы она на меня не сердилась, хорошо?