На Москву!
Шрифт:
– - Нуда, чтобы никак уже, значит, не узнали. Ведь какая ни на есть завалящая, ненужная одежонка у тебя, верно, найдется?
– - Ишь ты, ведь, выдумщик какой!
– - Так найдется, бабуся?
– - Найтись-то как не найтись.
– - Давай же сюда поскорее; не то меня еще у тебя накроют.
– - Упаси Бог и все праведники его! Ухватившись за поданную мысль, бабуся раскрыла свой сундук и не без сожаления, конечно, (что доказывали новые вздохи), достала оттуда ветхую юбку и старый-престарый шерстяной платок. Две минуты спустя наш казачок
– - Вот за это, бабуся, сугубое тебе спасибо, -- сказал он.
– - Дай-ка, я тебя расцелую.
– - Ну, ну, отстань, и меня-то еще сажей своей вымажешь! Ступай, ступай.
И она почти насильно выпроводила его на лестницу.
– - Смотри же, касатик, не попадись им в лапы!
– - были ее последние слова.
– - Сама-то я на улицу уже не выйду. Храни тебя Господь.
На улице Петруся снова охватило снежной вьюгой. Плотнее закутавшись в свой дырявый платок, он перебрался на противоположную сторону, чтобы прошмыгнуть незаметней. Тем не менее, когда он поравнялся с Биркинским жильем, стоявший там у калитки человек, без сомнения, один из молодцов Степана Марковича, оглянулся и окликнул воображаемую бабу:
– - Куда торопишься, молодка?
Петрусь счел, однако, за лучшее на этот раз промолчать и, по-женски подобрав взвиваемую ветром юбку, пустился бегом.
Вот и городская стена, а вон и всход наверх. "Чем отыскивать еще амбар Биркиных, да пробираться потом в темноте этим подземным ходом, не прыгнуть ли прямо со стены?"
И он уж на стене.
– - Куда тебя, дуру, нелегкая несет? Назад!
– - гаркнул расхаживавший по стене часовой.
Не отвечая, Петрусь подбежал к краю стены. Часовой -- за ним и хвать за платок. Но платок остался у него в руках, а Петрусь совершил уже свое salto mortale с пятисаженной вышины.
– - Господи, благослови!
Толстый слой снега несколько умерил силу падения. Но одна нога мальчика запуталась в развеваемую ветром юбку и подвернулась. Он растянулся во всю длину. В тот же миг около самого уха у него прожужжала пуля, пущенная вслед ему часовым. Когда он тут приподнялся, то ощутил в ноге тупую боль.
"Не сломал, кажись, свихнул малость, и то слава Богу".
Он сорвал с себя последнюю принадлежность бабьего наряда -- юбку, отслужившую свою службу, и, весело посвистывая, заковылял к мерцавшим в отдалении огням польского лагеря, предвкушая удовольствие, с которым станет рассказывать своему господину о своих молодецких похождениях.
Глава восьмая
КАК ДВОЕ ТОНУТ И ДРУГ ДРУГА ТОПЯТ
Тем временем Балцер Зидек рыскал по лагерю от костра к костру, балагуря и зубоскаля с гревшимся у огня воинством. Благодаря своему острому языку, он имел в лагере большую популярность: очень уж занятно ведь большинству людей послушать, как пробирают их ближних.
Вдруг со стороны траншеи послышались спорящие голоса; потом из темноты вынырнули три фигуры: двух пушкарей и прихрамывающего между ними мальчика без шапки, с разодранным воротом.
"Эге! Да это никак щур князя Курбского: на ловца и зверь бежит!"
– - В чем провинился хлопчик, панове?
– - спросил Балцер Зидек пушкарей.
Зная, каким влиянием пользуется у гетмана его шут-любимец, те с готовностью объяснили, что хлопчик попался им в руки, когда перелезал вал траншеи.
– - Верно, ясновельможный пан его велел ему оглядеть траншею, все ли у вас там в порядке. Так ведь?
– - обратился шут к Петрусю.
– - Так, -- поддакнул казачок, обрадованный такой неожиданной поддержкой.
– - Они же, вишь, мне и ворот оборвали...
– - А зачем, брат, пошел наутек?
– - заметил один из пушкарей.
– - Влез-то ведь он в траншею не отселе, а оттоле -- от крепости; значит, был в крепости у москалей.
– - Вовсе еще не значит, -- притворно вступился за хлопчика Балцер Зидек, -- когда он перелезал на ту сторону траншеи, вы его проспали; ну, а будучи на той стороне, он должен же был перебраться обратно. Ведь вы ничего, конечно, не нашли на нем?
Пушкарь замялся и переглянулся с товарищем.
– - Да мы его еще не обыскивали, -- признался он.
– - И не к чему: все равно ничего не нашли бы. Но сам хлопчик сейчас вывернет свои карманы, чтобы вы не думали...
– - А пускай их думают, что хотят!
– - уперся тут Петрусь.
– - Надо мной волен один господин мой -- князь Курбский; к нему меня и отведите.
– - Очень нужно нам из-за таких пустяков беспокоить его княжескую милость!
– - сказал Балцер Зидек.
– - Не сам же князь своими белыми руками станет рыться по твоим грязным карманам! Или, может, у тебя там какие диковины, что и показать нам жаль?
Говорилось все это с усмешечкой, даже как будто без обычного ехидства; только в бегавших по сторонам, рысьих глазках потешника блистал какой-то зловещий огонек.
– - Верно, что диковины! Обшарить бы его!
– - со смехом подхватили лежавшие вокруг костра ратники: они были рады какому бы то ни было развлечению в своей серой походной жизни.
– - Глас народа -- глас Божий; ну, что ж, панове, -- отнесся Балцер Зидек к двум пушкарям, -- обшарьте, стало быть.
Те только ждали этого, и как ни барахтался в их руках Петрусь, как ни брыкался, наружные карманы его были выворочены. К немалому разочарованию зрителей там не нашлось, однако, ничего, кроме медной мелочи да хлебных крох.
– - Что же я говорил? Он чист, как голубь, -- заметил Балцер Зидек, -- крошками одними питается, голубочек! Конечно, и за пазухой у него ничего не найдется.
И он уже собственноручно залез за пазуху мальчика. Тот рванулся назад, но достиг только того, что у него отскочила верхняя пуговица жупана, и что пушкари еще крепче схватили его за локти. Рука Бацлера Зидека змеей проскользнула во внутренний кармашек его жупана и извлекла оттуда письмо Маруси Биркиной
– - Эге-ге! Цидулочка какая-то...