На одном дыхании!
Шрифт:
– Бабка?!
– Да не бабка, Дэн! Марина Нескорова.
Дэн присвистнул.
– Так она ведь тоже мастодонт вроде этого, Красавина, у которого мы интервью брали! Сколько же ей лет?!
– Не так много, как ты думаешь. Они с Разлоговым ровесники, даже учились в одном институте.
– А Разлогов тоже… артист, что ли?!
– Да нет, конечно! Они учились в химико-технологическом, а Марина потом оттуда ушла и поступила в театральный! А Вера Васильевна у нее ну что-то вроде домработницы, дуэньи и ангела-хранителя! Живет с ней давно, в курсе всех тайн и,
– Объяснение чему?
– Всему! – крикнула Глафира. – Тому, что Разлогов платил своей бывшей жене бешеные деньги! Тому, что никогда и никому не верил! Тому, что послал меня к черту, когда я однажды сказала, что его люблю! Тому, что никогда…
– А он послал тебя к черту? – мрачно переспросил двадцатидвухлетний журналист Дэн Столетов.
Глафира оглянулась на него через плечо, вид у нее был странный.
– И он никогда ничего мне не рассказывал, – договорила она с некоторым усилием. – Никогда и ничего. И я не могла понять – почему? Все женились, разводились, ссорились, мирились, и в этом нет ничего страшного! Почему он никогда ни словом не обмолвился о том, как жил до меня? Почему меня ненавидит Волошин? Что такое Разлогов мог ему обо мне рассказать? Или, наоборот, о своей бывшей жене, что он стал меня ненавидеть?
– Вот это все тебе бабка наговорила? Всю эту ересь?!
– Бабка сказала, что у Разлогова с Мариной был ребенок, – отчеканила Глафира, – и этот ребенок родился неполноценным, потому что Разлогов Марину избил. Потом они расстались, и Разлогов никогда не видел своего сына. Бабка сказала, что малыша содержат в интернате и на его содержание Марина Нескорова работает всю жизнь. А я знаю, что Разлогов каждый месяц платил ей бешеные деньги! Значит, откупался, да?
Дэн Столетов сочувственно пожал плечами. Ему жалко было Глафиру.
– На первый взгляд похоже. Но ведь это еще не факт…
– Вот чтобы установить все факты, мне нужно узнать, как старуха попала на участок, – неожиданно заключила Глафира. – Что ты смотришь? Как она сюда попала?! Ну допустим, она знает, где дом. Возможно, Разлогов когда-то давно сказал об этом Марине, а бабка могла подслушать. Она все время подслушивает! Ну допустим, она приехала на электричке, а потом шла со станции пешком. Хотя это неблизко. Но ее поддерживала ненависть ко мне и к Разлогову. В основном к Разлогову. А на участок-то она как вошла? У нас такой забор, через него перелезть нельзя!
– Это точно!
– И еще! Надо узнать, видела она в той машине Разлогова или нет?! – Глафира запустила пальцы в короткие растрепанные волосы и с силой дернула. У нее на глазах показались слезы – то ли от переживаний, то ли оттого, что она таскала себя за волосы.
Дэн никогда не видел, как люди – на самом деле! – рвут волосы на голове.
Глафира теперь рассматривала свои руки с каким-то болезненным выражением, словно не понимала, что это такое.
– И откуда у нее мог взяться ключ, Дэн? Кто его ей дал? Разлогов? Зачем?
– Разлогов мог дать ключ Марине, – предложил Дэн.
– И об этом я думала! Но зачем, зачем?! И потом, если у нее был ключ, значит…
– Что значит?
– Нам нужно это выяснить, вот что. Или я ничего не пойму! А мне надо понять! Давай. Звони. Говори, что ты охранник, и спрашивай, как она попала на участок. Ври что хочешь, а потом дай трубку мне. Понял?
– Я попробую.
– Только ты со своего мобильного звони, Дэн! У них на домашнем наверняка определитель – Марина-то звезда. Поклонники небось одолевают!
– Да не дурак я, Глафира. Все я понимаю.
– Тогда звони! – и она насилу удержалась, чтобы не перекрестить его. – А я на улицу выйду. Я не могу, мне страшно.
– Картошку выключить?
– Что?
– Картошка, говорю, сгорит.
Глафира, не сразу сообразив, покивала, выключила плиту, сунула ноги в разлоговские тяжелые башмаки, стоявшие у высоких двустворчатых дверей, и вышла на террасу.
День разгорался потихоньку, неяркий, осенний, голодный, и было понятно, что он так и не разгорится как следует, погаснет, не занявшись. Глафира подышала запахом близкого леса и наступающей зимы и пошла по дорожке, загребая тяжелыми ботинками листья.
Как хорошо!..
Как было славно еще довольно недавно, а если вспомнится, как давно, – становится все равно, написал Димка Горин, и был прав. Димка вообще понимал жизнь лучше Глафиры и с какой-то другой стороны смотрел, не с той, откуда смотрят все остальные, не такие талантливые, как он!..
Глафира подошла к вольеру, за сеткой которого страдал мастиф Димка, откинула щеколду, потянула на себя калитку и вошла.
Димка на нее даже не глянул. Он сидел в отдалении, сгорбившись и свесив почти до земли шелковые блестящие уши.
Раз я здесь никому не нужен, говорила его спина, раз вы меня заперли в клетку, так и мне наплевать на вас, вот я вам точно говорю! И хозяина нет!
Он оглянулся на Глафиру и посмотрел укоряюще, совсем как человек.
…Где хозяин? Говори сейчас же! Почему все запахи на месте, и дом на месте, и даже миска на месте, а единственного, самого главного, важного и нужного запаха так и нет? Куда ты его дела? Ты – это, конечно, хорошо, все лучше, чем кинолог Лена, но хозяин-то где? Подай мне его сюда!
– Потерпи, Димочка, миленький, – сказала Глафира тихонько и погладила лобастую башку. Пес отодвинулся. – У нас сегодня, видишь, гость. А ты же его загрызешь, недорого возьмешь!..
Мастиф посмотрел так, что сразу стало понятно – и загрызу, и что? А зачем ты всяких-разных на участок приводишь?! Да еще хозяина нету! И вообще никакого порядка нету!
– Бедный ты мой, – неизвестно зачем сказала Глафира мастифу и опять погладила, как какого-то сироту, а не приличного пса при хозяевах, – сейчас Дэн уедет, и я тебя выпущу!