На одном дыхании!
Шрифт:
И вышла из загона, не забыв тем не менее накинуть щеколду – с Димкой, как и с Разлоговым, шутки были плохи.
Что-то сейчас ей расскажет Дэн Столетов, ее сегодняшний друг и попутчик? Узнает ли он нечто такое, что внесет ясность во всю эту бесконечную, изматывающую чехарду событий? А если бабка просто скажет, что видела в машине Разлогова?! Что будет дальше делать она, Глафира, которой нужно разобраться во всем здесь и сейчас?!
Впрочем, есть еще один вариант. Потайная кнопка на той стороне участка, придуманная Разлоговым, который вечно забывал ключи! Об этой кнопке
Стоп. Был еще один человек, совершенно точно знавший, как попасть на участок, если нет ключей! И этот человек…
Глафира неловко и тяжело побежала обратно к дому, чуть не падая в здоровенных разлоговских башмаках. Тяжело дыша, держась за скользкие мраморные перила, она взобралась по широким ступеням и ввалилась в дом, чуть не уткнувшись носом в Дэна Столетова, топтавшегося при входе.
– Ну что? Позвонил?
Он кивнул. У него было растерянное лицо, словно он на экзамене по литературе вытянул билет с вопросом из курса физики твердого тела.
– Я позвонил, но там…
– Что?
– Я хотел за тобой пойти, куртку уже надел, а тут ты…
Глафира, сообразив, что дело плохо, взяла его за отвороты этой самой куртки и встряхнула. Дэн покачнулся, Глафира была девушкой не маленькой.
– Дэн, – она поймала его взгляд и теперь пристально, как кошка, смотрела ему в лицо, – говори быстро, ну!
– Ну я позвонил.
– И что?
– Спросил Веру Васильевну.
– Так. Дальше.
– Там мужик какой-то подошел. И он… – Дэн все-таки отвернулся и стал стягивать куртку, – он сказал…
– Что?!
– Он сказал, что Вера Васильевна час назад умерла.
…– Боже мо-ой, – протянула Варя, сильно наклонилась вперед, подняла голову и уставилась в лобовое стекло, – красота какая!
– Где красота? – не понял Волошин.
Варя неопределенно повела рукой.
– Кругом.
– Вам нравятся заборы?!
Она моментально струсила и притихла. Волошин злился и на нее, и на себя, и на всю эту затею. Главным образом на затею, конечно. Что он сейчас скажет Глафире Разлоговой?! Как именно станет менять все ключи обратно, пока Варя будет ее «отвлекать»?! И как именно «отвлекать»? Все это глупо и гадко.
Глупо, гадко и мелко.
Он, Марк Волошин, мелкий жулик. И станет крупным жуликом, если ему удастся найти то, что он ищет! Напрасно он согласился на уговоры девчонки и поехал с ней! Теперь, после всего, ему придется ее уволить, а она недавно сообщила ему, что в работе у нее вся жизнь!
По правде сказать, она немного не так сообщила. Она уверяла, что вся ее жизнь в нем, Марке Волошине. Ну и в Разлогове, конечно!..
И все равно придется ее уволить, ибо оставлять на работе сотрудника, который видел шефа слабым, больным, виноватым, который знает о том, что шеф насовершал каких-то диких поступков, вроде ночного визита в офис и круговерти с ключами, нельзя. Нельзя, и все тут.
Волошин покосился на Варю. Она-то не знает, что ее судьбу он уже решил. Она не знает, и ей нравится деревня, средневековые заросли бузины и рябины, средневековый забор, сооруженный полоумным архитектором Даниловым, и совместное
Вот и хорошо, брюзгливо подумал шпиц Дон Карлос. Просто прекрасно. Сейчас ей все нравится, а в понедельник я ее уволю.
– А как мы попадем на участок, Марк Анатольевич?
Не отвечая, Дон Карлос полез в карман куртки, выудил мобильный телефон и нажал кнопку.
– Глафира, это Волошин. Я стою у ваших ворот. Можно мне заехать?
Через секунду он нажал «отбой» и, сопя, затолкал телефон в карман.
– Вот что, – вдруг сказала уволенная с понедельника Варя, – я скажу Глафире Сергеевне, что потеряла документы. И что мы должны посмотреть в сейфе у Разлогова. То есть вы должны посмотреть. Вряд ли она мне откажет.
– Варя, – Волошин поморщился, глядя на медленно отъезжающие ворота, за которыми открылся просторный осенний парк, – не нужно ничего выдумывать. – Он тронул машину. – Я сам во всем разберусь. Вам не стоило ввязываться в это дело, но…
– Но я уже ввязалась, – перебила Варя, – а у вас сердце болит, я же вижу. Ей-богу, я не сделаю хуже, Марк Анатольевич! Правда.
Он пожал плечами.
Уже ничего не изменишь. Уже ничего не поправишь.
Разлогова не вернуть из той дали, в которой он оказался. И Дашу не вернешь, хотя она, слава господу, гораздо ближе. И жизнь, в которой он был кому-то нужен, не вернешь тоже. Да что там! Даже сегодняшнее утро, когда он открыл дверь и обнаружил за ней секретаршу Варю, уже не удастся прожить по-другому, более правильно и более… Разумно.
– Очень красиво, – тихонько проговорила рядом Варя, из-за которой этим утром разум изменил ему. – Правда красиво, Марк Анатольевич!
Она как будто оправдывалась! Впрочем, наверное, так оно и было, он же не разрешил восхищаться забором, старый, одышливый шпиц-мизантроп с седеющей мордой и хриплым лаем!
Было и вправду красиво, хотя одышливый шпиц не желал себе в этом признаваться. Себе, что уж говорить о секретарше Варе! Тяжелая немецкая машина, не торопясь, ползла по дорожке, засыпанной розовым гравием, среди облетевших кустов, лишь кое-где стояли яркие, как язычки пламени, еще сохранившие листву деревца, неправдоподобные на фоне хмурых сосен. Дом все не открывался, и казалось, что и нет тут никакого дома, только лес, темные кроны до самого неба, отчетливые, как будто нарисованные тушью на сером унылом фоне.
– Неужели можно так жить? А, Марк Анатольевич?..
Он даже не взглянул, смотрел на розовый гравий дорожки, как будто у Разлогова на участке было бог знает какое движение.
Деревья расступились, и наконец из чащи выступил дом – огромный, серый, устремленный шпилями вверх, в духе «пламенеющей готики», недаром полоумный архитектор Данилов так любил Средневековье!..
Варя ахнула, заулыбалась и посмотрела на Волошина, как будто ища в нем подкрепления своему восторгу. Опавшие листья шуршали под колесами тяжелой машины. Варя нашарила кнопку, и стекло, тихо скрипнув, поехало вниз. Плотный холодный осенний воздух потоком полился в салон, и от удовольствия Варя даже зажмурилась. Она-то не знала, что участь ее решена!