На охотничьей тропе
Шрифт:
— Правильно, Филипп Петрович, ты им сейчас не давай покоя, — заметил Шнурков, — Голод — не тётка, заставит к падали прийти, — и уже наставительно добавил: — Так ты смотри, не допусти их в кошару-то. А то и мне всю Масленицу испортишь.
— Так уж постараюсь…
Но и на другое утро волки не подошли к приманке. Однако, охотник заметил то, что не заметили бы другие. Метрах в тридцати от овец снег был утоптан волками Они кружили вокруг приманки, но подойти к ней не решились.
— Ага! — удовлетворённо воскликнул Шнурков. — Изучали. Теперь придёте,
Ночь Тимофей спал беспокойно, ворочался с боку на бок. Ему всё казалось, что волки, попав в капканы, сорвали их со стержня и ушли в болота. Он соскакивал с постели и выходил на двор. Над деревней стояла полная луна, бронзовый свет её разливался по крышам домов, по заиндевелым деревьям, покрывал санную дорогу.
«Эх, и длинная же ночь!» — вздыхал Тимофей, закуривал и опять уходил в избу. А лишь луна упала за горизонт, он не стал ждать, когда гостеприимная хозяйка вскипятит чай, вышел в степь.
По обе стороны дороги тянулись опушённые инеем берёзовые колки. Тетерева, недавно выбравшись из-под снега после ночёвки, примостились на макушке деревьев. У ближнего тальника мышковала лиса. И всё это вызывало восторженные чувства у Тимофея. За долгие годы охоты где только не проложил он свою лыжню. Даже в степи в зимнее время охотник не чувствовал себя одиноким, находя в неприметных на первый взгляд картинках природы такую красоту, какую мог понять только путешественник или художник.
На пригорке, у дороги, прижались друг к другу с десяток молоденьких берёзок. Тимофей заметил, что одна из них надломилась, уронив верхушку в снег.
«Видно ветром сломило», — подумал Тимофей и, свернув с дороги, подошёл к берёзке, вытащил из кармана тряпицу и начал старательно перевязывать по надлому.
— Что, пострадала, берёзонька? — ласково говорил он, обматывая тряпку вокруг ствола. — Ну, ничего, подправим. До свадьбы всё заживёт. Ещё какой красавицей вырастешь. Лет через пяток буду мимо итти, обязательно присяду около тебя отдохнуть.
Наложив повязку на дерево, Тимофей удовлетворённо осмотрел его, не торопясь спустился с пригорка, пересек овраг и пошёл вдоль ряма.
Ещё издали он заметил, как у падали метался волк, пытаясь избавиться от мёртвой хватки капкана. Немного дальше, захваченный ловушкой, установленной на тропе, сидел второй волк и, подняв кверху острую морду, протяжно и тоскливо выл.
— Попались, голубчики. Сколько вор не ворует, а петли не минует, — удовлетворённо сказал вслух Тимофей, приближаясь к рвавшимся из капкана зверям.
Волк хищно оскалил зубы и сделал прыжок в сторону охотника, но цепь задержала этот бросок. Тимофеи с силой ударил сапёрной лопаткой в нос зверя, и он за мертво повалился на снег. Так же быстро было покончено с другим.
— А ведь убёг третий, — проговорил Шнурков, рассматривая крупный след, уходящий в сторону ряма. — Видать, матёрый волчина. Старый и похитрее. Но и ты не уйдёшь, голубчик…
Освободив из капканов, охотник оставил мёртвых волков на снегу и пошёл по следу зверя,
Прошло ещё шесть дней, а волк не шёл на приманку. Он кружил вокруг соблазнительной овцы, оставляя на снегу следы, но близко не подходил. Тимофей, появляясь по утрам у овражка, начал терять уверенность и подумывал уже снять капканы, однако опыт подсказывал, что зверю с каждым днём всё труднее будет добывать пищу и голод заставит его, наконец, приблизиться к падали.
На седьмой день волк подошёл к овце и начал её рвать, наскоро глотая куски мёрзлого мяса. Вскоре он так увлёкся своим занятием, что забыл об опасности. Когда, насытившись, он ступил было на тропу, неожиданно тупо щёлкнули клещи капкана, лапу ожгла невыносимая боль. Зверь взвыл… Он метался из стороны в сторону, делая прыжки, но цепь не пускала, пытался зубами стянуть с лапы капкан и, наконец обессилев, лёг на снег, стараясь не шевелиться.
С наступлением утра волк почувствовал опасность. Ветер донёс до него запах человека. Зверь рванулся что было сил и, не обращая внимания на причиняемую боль, ещё и ещё. Наконец, почувствовав, что цепь оторвалась от стержня, на котором она вращалась, усталый зверь пошёл в степь, оставляя на снегу след трёх лап и борозду от капкана.
Шнурков сразу же понял случившееся. Закинув ружье за плечо, он быстро побежал на лыжах в сторону ушедшего зверя. Так было не раз, но он всегда настигал ускользнувшую добычу.
Ругая про себя хитрого зверя, охотник шёл и шёл вперёд. Примерно на пятом километре он заметил далеко впереди двигающуюся чёрную точку.
— А-а, серый, начинаешь сдавать, — сквозь зубы проговорил Тимофей, убыстряя бег лыж.
Но и он уже начал чувствовать усталость — пятьдесят лет прожитой жизни давали себя знать.
«Эх, лет бы десяток тому назад, ты бы далеко от меня не ушёл», — подумал Шнурков, вспомнив, как бегал наперегонки с молодыми лыжниками.
А волк уходил всё дальше и дальше. Когда охотник приближался, зверь ускорял бег, а оторвавшись от преследователя, ложился на снег и отдыхал. Однако с каждой лёжкой человек появлялся всё ближе. Волк вскакивал и, превозмогая усталость и боль в лапе, трусил по снегу.
Прошло ещё около часа. Охотник устал, по его лицу стекал ручейками пот, выбившиеся из-под шапки волосы смёрзлись в сосульки. Но и зверь уже не мог далеко оторваться от человека.