На острове нелетная погода
Шрифт:
Перед моим уходом из штаба к Синицыну снова заходил Мельников. О чем они говорили, я не знал, но, видимо, о чем-то очень важном — просидели вдвоем часа полтора, приказав дежурному по штабу никого в кабинет не пускать. А у Ганжи в то время сидел майор Вологуров и вышел от инспектора с таким выражением на лице, словно его посвятили в великую тайну. Потом Ганжа снова вызвал Парамонова, инженера полка, инженера эскадрильи и многих офицеров, прямо или косвенно причастных к последним, полетам. Побывали у него и Эмма Семеновна с Мусей.
Я стоял около нашего дома, поджидая Инну. Она позвонила, что выходит из больницы и лишь на минутку заскочит к Дусе. Может быть, принесет что-нибудь новое она? Инна умная и смекалистая, она отлично поняла, зачем я заходил утром к Дусе, хотя я и словом не обмолвился о своих подозрениях. Я пошел на явную авантюру, вынужден был пойти на это, чтобы вырвать признание любым путем. У меня были и другие вопросы к Дусе, но я чувствовал, что каждое мое слово будет для нее пыткой, и пощадил ее. Зато получил расчеты Алексея, и они-то еще больше запутали меня. Все версии рассыпались, как карточные домики от дуновения ветра, и я злился на себя, сознавая свою беспомощность.
На дорожке, ведущей из штаба, показался Дятлов. Я подождал его. Он подошел: лицо озабоченное, расстроенное, плечи опущены, и тужурка висит на них, как на сломанной вешалке.
— Синицына отстранили от должности, — не переводя дыхания, сказал он. — Ганжа, видно, перехлестнул. Командование приказали принять мне. Надо что-то предпринимать.
— А пытались объяснить?
— Пытался. Да какое там…
Мы все знали крутой нрав нашего начальства. Под горячую руку лучше не попадать, а Ганжа умел создать настроение.
— Идем к Мельникову, — предложил Дятлов. — Все же он наш бывший командир, знает Александра Ивановича. Пусть позвонит и все объяснит.
«Мельников, разумеется, позвонит, но начальства, судя по тому, что поручило вести расследование Ганже, а не старшему инспектору, видно, не особенно-то благоволит к нему и вряд ли станет менять решение», — подумал я.
— Надо узнать, о чем и как доложил Ганжа. У него в это время был Вологуров.
— Думаешь, Борис Борисович скажет? — усомнился Дятлов.
— Он друг Синицына.
Дятлов молча пошел за мной. На наш звонок дверь открыла Эмма Семеновна. Она была так удивлена, что стояла, загородив проход и не пропуская нас в комнату.
— Кто там? — донесся из глубины квартиры голос Вологурова.
— Мы с Иваном Кузьмичом, — отозвался я. — По важному делу.
Эмма Семеновна, кажется, опомнилась, пожала плечами, усмехнулась: «Если по важному…» — и пропустила нас.
Вологуров перед зеркалом завязывал галстук. На нем были чистая отутюженная сорочка и светлые штатские брюки, на Эмме Семеновне — бледно-голубое кимоно, поверх которого она подвязала передник. На кухне что-то шипело и шкворчало, и оттуда шел вкусный запах жареного. В комнате стол был застлан столовой скатертью. Вологуровы поджидали
— Видишь, мы кстати, — пошутил я, толкнув в бок смутившегося замполита.
Вологуров смотрел на нас через плечо и не знал, что сказать.
— Этот чертов галстук, — наконец нашелся он и снял его со своей длинной шеи. — Разучился завязывать, узел какой-то косой получается.
Пришла в себя и Эмма Семеновна.
— Проходите в комнату, — с улыбкой предложила она. Но глаза были такие холодные, что я пожалел о своем намерении.
— Мы на минутку, — успокоил я ее. — К Борису Борисовичу.
— А-а, — многозначительно протянула она, поняв мои слова как намек удалиться. — Не буду вам мешать. — И она скрылась за кухонной дверью.
— Синицына отстранили от должности, — сказал я Вологурову, нервно вертевшему в руках галстук. Однако новость не произвела впечатления на майора, он даже не повернул головы и сделал вид, что полностью занят проблемой завязывания узла. — Вы знали об этом? — Я не удержался от резкости.
— Откуда? — пожал плечами Вологуров. — Хотя этого следовало ожидать.
Дятлов заморгал недоуменно и вопросительно глянул на меня, желая убедиться, не обманул ли его слух. Вологуров опередил меня.
— Как-никак Ганжа представитель вышестоящего штаба, и ему поручили расследование, — пояснил он свою мысль. — А Александр Иванович… и с начальством начал тем же тоном разговаривать. Вот и…
Значит, я не ошибся. Ганжа при Вологурове докладывал в штаб. Синицын, видно, не стал выслушивать незаслуженных обвинений и от начальства, наговорил резкостей. Это на него похоже. Но Вологуров-то, Вологуров! Так быстро изменить свою позицию. Притом Синицын не просто командир, он друг ему… Может быть, я чего-то не понимаю?
— Надо выручать командира, — сказал я. — Идемте в штаб, там Мельников. Посоветуемся, может, позвоним командующему.
Вологуров медлил с ответом. Из кухни вышла Эмма Семеновна. Наверняка она слышала наш разговор и поспешила мужу на выручку.
— Александра Ивановича от должности отстранили, — сообщил ей новость Борис Борисович, все так же не поворачивая головы от зеркала.
— Еще бы! — воскликнула Эмма Семеновна, и мне показалось, что в ее голосе зазвучало злорадство. — За это не только отстранять, судить надо!
— За что? — сурово спросил Дятлов.
— А вы не знаете? — усмехнулась Эмма Семеновна, поправляя свои обесцвеченные, коротко подстриженные волосы. — Или вы считаете, что если его орденом наградили, так ему все позволено?
— Зачем вы так, Эмма Семеновна? — укоризненно покачал головой Дятлов. — Разве Александр Иванович в чем-то виноват?
— А кто виноват? Борис Борисович? — распалялась Эмма Семеновна. — В том, что за других как вол тянул? А теперь, видите ли, Октавин — подчиненный майора Вологурова. Значит, он виноват?