На острове нелетная погода
Шрифт:
Разговор Винницкого с Дусей велся по телефону через наш гарнизонный коммутатор, где как раз дежурила Муся. Она все слышала, но не все поняла, а когда увидела машину Синицына и в ней Дусю, заключила, что это полковник так требовательно настаивал на встрече. Все это стало известно Ганже, потому он о такой уверенностью и держался своей версии.
Октавину, находившемуся на службе, Дуся ничего, разумеется, не сказала, и не собиралась говорить: он никогда не расспрашивал о ее прошлом, видно, кое-что знал и не желал причинять ей неприятное; тем более не хотела причинять неприятность ему она. Муся не удержалась
Октавин жену разыскивать не стал, он был из тех мужчин, которые умеют сдерживать чувства и эмоции, однако когда Дуся вернулась вечером из города, то сразу заметила его подавленное настроение. И она все ему рассказала.
— Не то плохо, что ты поехала на эту встречу, а что не предупредила меня и дала повод для новых сплетен, — хмуро заключил Октавин.
Ужинали они молча.
Синицын просил Дусю вечером прийти к ним домой, чтоб завершить работу над чертежом, она хотела отложить это на другой день, но Алексей настоял, чтоб она пошла.
— Мне тоже нужно поработать, — сказал он. — И один я лучше сосредоточусь.
Вернулась Дуся в третьем часу ночи, так и не закончив дела — работа у нее не клеилась, зато муж встретил ее сияющий и сообщил, что он добился успеха. Они с полчаса еще поговорили и легли спать, забыв о размолвке. Однако утром Алексей ушел на полеты, впервые не поцеловав жену, и это расстроило Дусю. Она о нетерпением ожидала окончания полетов и не находила себе места. Раньше времени пришла к Синицыным на торжество, чтобы хоть немного развеяться.
Ее предчувствие беды, резкая перемена настроения Октавина, его творческий всплеск и «кренделя» на посадке были для меня трудными загадками, которым я не мог найти объяснения. Но именно здесь где-то была собака зарыта, так подсказывала интуиция, и потому я снова и снова ворошил в памяти эту историю, надеясь отыскать ключик к тайне.
Несмотря на быструю езду и на не очень затянувшиеся формальности при передаче мне шпионских фотопленок, заключенных в два небольших контейнера, Вулкан мы увидели уже в вечерних сумерках. Здесь дорога расходилась: основная вела в Нижнереченск, а проселочная сворачивала к нам, в Вулканск. Шторм все еще не угомонился, прилета начальства ожидать не следовало, и я приказал шоферу ехать в город.
Замысел мой, возникший еще накануне, когда Инна рассказала о Винницком, заключался в том, чтобы доставить этого донжуана в наш гарнизон перед самым прилетом начальства и представить его «пред грозные очи» инспектора как свидетеля защиты. Это будет мой сюрприз Ганже. Посмотрим, за какую версию он начнет цепляться после такого сногсшибательного факта. Не вздумал бы только Синицын показать ему расчеты Октавина, ведь это явится новой уликой против него: Ганжа станет непременно нажимать на то, что Октавин проверял этот маневр на практике. А может, действительно так?.. Нет. Старший лейтенант Октавин был не из тех летчиков, кто самовольничал, не зря же он хотел отдать расчеты Синицыну.
В Нижнереченске на одной из узких улочек мы отыскали дом, в котором когда-то снимал комнату Винницкий. Я предполагал, что он остановился здесь. Но
Мы поехали в «Север», лучшую гостиницу в этом городе: Винницкий любил показать себя, с одной стороны, интеллектуалом, а с другой — приверженцем старых гусарских обычаев, любил пустить пыль в глаза.
Вот и гостиница, высокое, с большими окнами, залитыми светом, здание. Мы с Юркой тоже не раз снимали здесь номера, чтобы переночевать, и у меня в груди приятно защемило. Трудные были годы, но прекрасные: знакомство с Инной, встречи, любовь… Сейчас все вошло в привычную колею и чувства приглушены. А тогда… Это были лучшие годы моей жизни.
Администратор, сердитая полная женщина, полистала журнал проживающих в гостинице и, захлопнув его, сообщила, что Винницкий выбыл из гостиницы утром.
Я постоял с минуту, раздумывая, как быть, и решил заглянуть в ресторан: не может быть, чтобы Винницкий уехал так скоро, не добившись успеха у одной и не утешившись с другой; здесь у него были и другие знакомые женщины, незамужние, и он мог перебраться к одной из них, а время коротать в ресторане.
Народу в зале немного, почти все столики пусты, и мой взгляд сразу уперся в человека в военной форме. Но он один, и, конечно, не Винницкий: приземистый, полный, с толстой короткой шеей и большой квадратной головой, склоненной к столу. Он сидел ко мне спиной, но я сразу узнал его: Ганжа! Как он оказался здесь? Что заставило его в столь ответственный момент покинуть гарнизон, где к нему стекались все улики?
И я догадался что: осечка!
Перед Ганжой стояла наполовину опорожненная бутылка сухого вина, закуска, но он не ел, сидел, подперев голову рукой, и курил, курил.
— Кого я вижу! — воскликнул я, заставив Ганжу выйти из задумчивости и поднять голову. — Железного инспектора, сурового стража летных законов. А как же с завтрашними полетами? Я отличную погоду предсказываю.
Ганжа посмотрел на меня устало и равнодушно. Лицо у него было осунувшееся, глаза тусклые, и весь он был какой-то придавленный, надломленный. Значит, что-то произошло.
— А, это ты, — сказал он таким тоном, словно меня он только и поджидал. — Садись, кудесник, — кивнул он на стул рядом.
Я сел. Ганжа взял бутылку и налил мне вина.
— Погоду ты предсказал, а вот предскажи, что с Октавиным произошло?
— Это по вашей части.
— Хоть на кофейной гуще погадай. — Ганжа взглядом указал на рюмку и допил из своей.
— Вот завтра выйдут корабли в океан, и тогда прояснится. — Я специально подзадоривал инспектора, чтобы выведать у него, что случилось в гарнизоне, пока я отсутствовал.
— «Прояснится»! — криво усмехнулся Ганжа. — Наивные младенцы! Океан не то что люди, умеет хранить тайны.
«Это верно», — подумал я, но сказал другое:
— А вы знали, какой ресторан выбрать.
— Знал, — кивнул Ганжа и снова усмехнулся. — В точку попал.
— И опоздали.
Ганжа глянул мне в глаза и, убедившись, что я знаю, зачем он приехал сюда, кивнул:
— Опоздал.
— Теперь убедились?
— Убедился… И все равно…
— И все равно не верите?
— Смерть без причины не бывает.