На разных языках
Шрифт:
– А третья замерзает в сугробах с медведями, – замечаю я. И он рассеяно воззряется на меня, не понимая, как мог пропустить эту информацию по ТВ.
– В России жить очень тяжело?
– Ну, 140 миллионов как-то живут, – отшутилась я.
– Но все же, почему так много россиян эмигрирует за рубеж, если вы так любите свою страну, культуру, спорт?
– Все зависит от человека. Большинство элементарно зарабатывать деньги. Но есть и другая группа людей. Им становится в какой-то момент тесно в России, и они хотят большего – мира! Они знают, чего могли бы достичь на родине, но им хочется вызова, впечатлений, эмоций. У них большая жажда к знаниям и новым горизонтам, – они постоянно ищут себя. Но от этого любят Родину
– И они не хотят возвращаться?
– Ну почему. Многие возвращаются. Другие приезжают и уезжают. Есть и люди слишком мягкие, которым тяжело в России психологически – и они оставляют это тем, у кого получается лучше. Но это совсем не значит, что им безразлично, когда родной народ принижают, присваивают его исторические победы и потешаются над моральными принципами.
– А почему психологически?
(Я предупредила, что у хозяина сегодня философское настроение.)
– Это человеческий фактор. Жизнь в России все же требует некого… Гм… Хладнокровия. Но иногда ты понимаешь, что ты человек другого склада. Многие предпочитают европейскую, пусть зачастую лицемерную, вежливость, нежели русскую суровость. Или, например, женщины, которые осознают, что не смогут здесь построить личную жизнь, потому что им нравится другой тип партнеров.
– Хм-м-м, интересная теория, – сказал Нильс, дожевав бутерброд, – и мафия тут совсем ни при чем?
Славянских людей учат любить Родину. Учат со школы. И мы ее любим, как кажется. Но на самом деле не отдаем себе отчета, насколько. А начинаем понимать, как я, оказываясь в таких вот трагикомических ситуациях. Тогда всем сердцем соглашаешься с Пушкиным, который говорил: «Я, конечно же, презираю Отечество мое с головы до ног – но мне досадно, если иностранец разделяет со мною это чувство», и с Тютчевым, и с Салтыковым-Щедриным. При этом наш патриотизм отличается от европейского: они обычно четко знают, за что любят свою страну (социальные гарантии, безопасность, высокие зарплаты), а мы – понятия не имеем. За великое историческое прошлое? Какие блага оно принесло конкретно каждому из нас? За душу народа? Да мы не можем дать и определение этому понятию. Нет, мы любим свою Родину чаще не «за», а «вопреки».
«У нас здесь, как, впрочем, везде за границей, плохая репутация. Особенно у девушек – „под любого лечь, лишь бы остаться“. И знаешь, КТО мне это сказал? Учительница с курса! „Учиться, – говорит, – не хотят, красятся, как куклы, и по магазинам ходят, не могут двух слов по-немецки связать и вообще все примитивные“. Она знает двух, которые из-за гражданства замуж вышли и через три года развелись. У одной из них был календарь, где она крестиками отмечала дни до развода! Представляешь! А мой „приемный папа“ недавно выдал: „русские никак со своей мафией не справятся“. Он все не может понять, почему в таком богатом по запасам нефти и газа государстве люди бедствуют. Эх, если бы только он, мы и сами не можем… Вот, Катюшик, – гласило очередное послание от Ани, – глобальные темы меня беспокоят, не знала, что так рьяно буду защищать свою страну и что каждое плохое слово в наш адрес, как ножом по сердцу…»
Я с улыбкой вспомнила Нильса, жеманно разбрызгивающего вокруг себя парфюм, изображая, как прошлая au pair собиралась на занятия в школу. Как Хэлена обдавала насмешливым взглядом славянских иммигранток на улице. Как знакомые Нильса обстоятельно расспрашивали меня о «диктаторской политике Путина» и сыпали заключениями о коррупции, спивающейся стране и отсутствии отопления в домах. Хотя я поняла, что хозяин и его знакомые так поглощены созерцаниями международных новостей, что совсем не замечают многообразие объявлений о «cпециализированных клиниках» в местных газетах и статьи о самом большом проценте самоубийств в Дании среди подростков. Так что в этом случае «спиваются» и «погибают» обе страны, с той разницей, что одна из безысходности, а другая – от скуки…
На самом деле, русские люди – какой-то тип невымерших динозавров. Мы до сих пор очень естественные, «экологические». Мы стремимся к эмоциональной близости, когда весь мир от нее закрывается. Мы сочиняем статьи «Почему русским не страшен экономический кризис» и обмываем его, когда другие пускают себе в голову пули. Мы не паникуем, даже когда на нас обрушивается град метеоритов, и готовы ко встрече инопланетян, если они прилетят не с пустыми руками. Мы до сих пор не стесняемся выражать свои истинные чувства и не умеем дежурно улыбаться. И даже капитализм пока не смог уничтожить в нас эту душевность. Однако объяснить это датчанину или шведу – все равно что подписать себе заключение о психическом расстройстве».
Снегурочка из секс-шопа
Когда в стеклянные двери гостиной постучал Санта-Клаус, Луиза истерично забилась под стол, а Анне-Белла сбежала в другую комнату. Единственный, кто решился взглянуть на чудо-деда, был Питер. Он хоть и старался казаться храбрым, но в глазах стоял такой страх, будто в окно постучалась Годзилла. Дети даже не заметили, что на момент появления Санты из дома исчез их дедушка – папа Хэлены.
Наконец, «Юлемэн» оставил под дверью подарки и скрылся, детвора принялась беспощадно разрывать фольгу. Питер с обидой швырнул предназначенную ему коробку под кресло – вместо электрического поезда он мечтал получить вертолет. Зато Анне-Белла с любовью занялась расчесыванием волос огромной блондинке-кукле. Лицо Барби такого же размера, как личико девочки. В набор к бюсту блондинки прилагались тени, помада, румяна и всевозможные заколки. Я тяжело вздохнула, представив, как придется собирать эти прибамбасы по всему дому.
Я была вдохновлена рассказами и фильмами про рождественскую Европу, праздничные скидки и ждала Рождество, наверное, с большим энтузиазмом, чем дети, хотя сейчас, после четырехчасовой праздничной трапезы, больше походящей на панихиду, меня одолевало одно лишь желание – спать. Начиная с 24-го ноября – из-за километровых очередей у касс с мишурой и прочей дребеденью – посещать магазины стало невозможно. Цены, вместо того чтобы понизиться, неумолимо росли. Люди укладывали в тележки фонарики, шарики, мишуру и бирюльки с такими лицами, будто все, что приносит им Рождество, лишь дополнительные хлопоты. Они предпочли бы обойтись без этого, но раз надо… Зато на прилавках появилось нечто такое, о чем я никогда раньше не слышала – рождественское пиво!
Двадцать четвертого ноября Хэлена водрузила на стол свечу, которая по традиции должна гореть каждый день до Julefrokost (рождественского ужина), в сутки – до определенного деления на воске. Провести праздничный ужин в Дании – уникальный шанс попробовать национальное рождественское блюдо, которое трудно отыскать в меню какой-либо другой страны – картофель, обжаренный в сахаре! И сервируется он также с особенным гарниром – подогретым свекольным салатом и запеченной уткой. В начале праздника на закуску подаются бутерброды с маслом и лососем, а вот десерт – датский рисовый пудинг с изюмом – следует поглощать осторожно. Перед сервировкой блюда хозяйка дома кладет в пудинг «монетку удачи», кому она попадется – счастье на весь год или сломанный зуб.
Мне казалось, что я одета для сегодняшнего торжества очень даже по случаю – в плюшевый костюмчик Снегурочки, который мне подарила к празднику Лиля. Но ощущая на себе странные взгляды Хэлены и Нильса, я стала сомневаться в своем удачном выборе. И не напрасно. Оказалось, костюмчик этот Лиля купила в местном секс-шопе, хуже того, большую часть времени он провел на витрине самой оживленной торговой улицы города.
– Интересный аутфит, – как-то подозрительно заметил Нильс.
– Спасибо, – гордая, ответила я.