На рубеже веков. Дневник ректора
Шрифт:
Процедура осмотра такова: Бородин встретил всех в вестибюле. И сам повел. Георгиевский зал (новые детали — ларец с орденами, Георгий на стене); Александровский зал; Андреевский зал… Потом показал массу «новодела» — комнаты для переговоров, гостиные. Все здорово, итальянская мебель, быстрые копии вчерашних учеников Глазунова, зал с полотном Глазунова на стене. Потом показали «Личные покои» — роскошно, но безвкусно, как и всё середины прошлого века. Покои при советской власти были не тронуты, сохранились полностью. Может быть, иногда в тоске Сталин проходил этой парадной анфиладой.
Наибольшее впечатление на меня произвел подвал фантастической, по сложности, системы. Кондиционированная, тепловая регулировка отопления оказалась под фундаментом дворца, который стал хлипким из-за карстовых пустот, образовавшихся при строительстве
В каких-то переходах удалось поговорить с Бородиным. Тезис: уж если вы так прекрасно реставрировали и такие роскошные хозяйственники, может быть, возьметесь перестроить жемчужину русской архитектуры — Литинститут, сделать его на государственном уровне. Я твердо решил написать письмо Бородину по этому поводу… Конечно, наверное, ничего не сделает, но идею эту надо распространять в обществе. А вдруг?..
Я понимаю, что Лужков, Бородин, Ресин, Шанцев — это люди одного закала, не забывающие про себя. Наверное, поэтому они так ожесточенно дерутся за власть. Тем не менее Бородин мне чем-то нравится, чем-то для меня больше свой. А может быть, это и мстительное чувство — в свое время я ведь писал Лужкову письмо о реконструкции Литинститута и получил ответ: готовы рассмотреть этот вопрос, если институт перейдет в московское подчинение.
Кормили расчетливо, строго и плохо: такой легчайший фуршетик на прощание.
14 декабря, вторник. В конце года столкнулось много всяких общественных и научных событий. Состоялась маленькая конференция по переводу — «озеровские чтения». К сожалению, я не смог быть на начале, но пришлось сказать несколько слов на закрытии. Для сидящих в зале студентов Лев Адольфович уже стал некой литературной абстракцией. Я эту абстракцию зрительно хорошо помню, она еще для меня жива, она еще ходит по нашим коридорам. Его деликатность, старомодная вежливость, галантность по отношению к молодым и пожилым женщинам, ясная привязанность к русской культуре XIX века — все это так важно было для института.
Вечером опять у Киселева была телевизионная дискуссия. На этот раз спорили между собой товарищи по классу: Георгий Боос и Явлинский. Оба парни бравые, оба хороши. У обоих нет ни малейшего сомнения в том, что они с легкостью могут управлять Россией. Ну, просто каждый готов Россию поднять на дыбы.
15 декабря, среда. Отдиктовал для Интернета в наш литинститутский сайт текст о Распутине. Его выступление на семинаре. После трех поехал на годовую конференцию в Московский союз по прозе. Самое интересное, что я оттуда вынес, это факт полной перевооруженности лагеря, который чуть уничижительно называют патриотическим. Наши ребятки по мысли, по аргументам, по терминологической вооруженности и теоретической точности стали говорить совсем не хуже так называемых демократов. Раньше мы хорошо писали, а они хорошо говорили. Теперь это положение изменилось. Но пишем по-прежнему хорошо.
16 декабря, четверг. Конец года, время совещаний, конференций, советов. Весь день занимался конференцией, которая называется «Издательская деятельность и современный литературный процесс (к десятилетию издательства «Терра»)». Здесь два момента: во-первых, и это основное, мы наконец-то сделали то, что и по нежеланию, а больше по неинформированности никогда в институте не могла сделать кафедра советской литературы — хоть как-то очертить современный литературный процесс. Несколько раз я заглядывал к ребятам на «текучку» — как на жаргоне Литинститута называют семинар по текущей литературе — всегда это какие-то более или менее отстоявшиеся вещи, но связанные с нынешним временем плюсквамперфектом. В худшем случае — Константин Воробьев, былой классик, которого надо читать в курсе лекций; в лучшем — Дмитрий Галковский, «Бесконечный тупик». Но и те и другие — произведения знаковые, сам процесс, в его мелких, но таких важных для учебы подробностях, уходит. Я понимаю, насколько все было раньше проще: пять толстых журналов и нашумевшие вещи периферии — какая-нибудь лобановская статья в «Волге» или Стругацкие в «Байкале». А потом, конечно, ребята с кафедры в силу времени заняты — своими делами и своей судьбой. Сам В. П. занимается началом века, переложением для телевидения известных легенд. Его артистическая натура рефлексирует только возле отстоявшихся имен, когда уже есть судьба, интерес, анекдот. Я очень надеюсь сейчас на то, что Бор. Леонов возьмет на себя содержательную часть 40—70-х гг. Он, по отзывам, держит зал, о нем хорошо говорят студенты, и он знает это время, потому что в нем прожил. В общем, с сегодняшней текучкой, с ее успехами и мерзостями, на которых тоже есть смысл учиться, — все это выпадает из поля зрения. Да и, вообще, учебный процесс, наверное, надо строить по-другому. Век практически закончился, и его надо включать в течение русской литературы. Но почти откристаллизовался феномен советской литературы. Русская литература как бы обтекала архипелаг произведений, созданных в советское время, с другой идеологией и другой системой ценностей. И вот, я продолжаю, во-первых, мы на этой конференции попытались показать на примере одного, хотя, быть может, самого большого, частного издательства срез литературного процесса. Мне кажется, это было очень интересно.
Во-вторых, эту конференцию мы заварили потому, что у нас работает много «должников», связанных с издательством. Это и Руслан Киреев, у которого выходило «Избранное» в самой престижной «Терре», и Б. Н. Тарасов, который работал с «Террой» над книгой Шаховской (не знаю, правда, вышла она или нет); это и Володя Орлов, у которого сейчас идет в «Терре» шеститомник, и, в конце концов, я, которого «Терра» тоже печатала несколько раз.
Доклады были интересные, по крайней мере, для меня, уже немолодого человека, все работало в приварок, я что-то узнал, и под аккомпанемент чужих мыслей текли мои собственные. Самым увлекательным был доклад Скворцова о компьютерной прозе, в частности, о Марининой и Сотниковой — о современном женском романе. Любопытен был Орлов — о фантастической литературе в «Терре», и очень познавателен другой Орлов, А. С., — о тенденциях исторической романистики. На этот раз вторично и без особого успеха говорил С. Толкачев, но все равно, мне нравится его стремление все время вкладывать усилия. В этом смысле он где-то очень напоминает меня, когда я пришел на радио. Тогда в компании Шерговой, Визбора, Петрушевской, Велтистова, Энвера Мамедова я вдруг обнаружил, что публично говорю плохо, не умею донести до слушателя мысль, не умею довести то, что бьется у меня внутри. И тогда я начал готовиться и выступать на каждой летучке. Правда, не думаю, что научился…
18 декабря, суббота. Весь день дома. Мой день рождения. B. C. на диализе, поэтому пригласить никого вечером нельзя. Приезжали Владислав Алекс и Витя Мирошниченко, который рассказывал, что перед перестройкой я и Петрушевская были его любимыми писателями. У меня в бюро стояла «горилка» в фирменной бутылке, которую я купил чуть ли не за 20 долларов в Симферополе весною. Берег для подарка во время какой-либо международной оказии. Через стекло просвечивал портрет Мазепы. Пришлось колоться и бутылку открывать. Между прочим, что бы стоили пятьдесят процентов наших исторических деятелей, если бы не литература, а только одна история. Об этом и поговорили. Студенческая роскошь: торт и жареная картошка. Потом, когда они ушли, долго мучился над Троцким. Все близко, но в руки не дается.
В качестве улова есть смысл выписать цитату о неподкупности прессы.
«Золя писал о французской финансовой печати, что она делится на две группы: продажную и так называемую «неподкупную», т. е. такую, которая продает себя в исключительных случаях и по очень дорогой цене. Нечто подобное можно сказать о лживости газет вообще. Желтая уличная печать лжет походя, не задумываясь и не оглядываясь. Газеты, как «Times» или «Temps», говорят во всех безразличных и маловажных обстоятельствах правду, чтобы иметь возможность в нужных случаях обмануть общественное мнение со всем необходимым авторитетом».
19 декабря, воскресенье. День выборов. Народ идет без особого энтузиазма. Дали целую кипу бумажек: выборы в Госдуму, выборы мэра, выборы районных муниципальных советников. В этом ворохе может разобраться достаточно опытный и грамотный человек, определенно наша тенденция образования не дает надежды, что в этих списках разберется каждый. По нашему университетскому округу идут две дамы — Дарья Асламова и Мария Арбатова. Одна — известная журналистка, которая описывала, как к ней «приставал» Хасбулатов, другая — феминистка.