На руинах
Шрифт:
— И что же, неужто никто и ничего?
— Одна бабуля только ее и вспомнила — как они с Анваром поцеловались, а потом он зашел в метро, а Дианка постояла и тоже пошла. Куда пошла, ей недосуг было следить — торговалась с покупательницей. Конечно, было бы лето, нашлись бы еще свидетели, а зимой под шапкой и лица почти не видно.
— Так теперь, выходит, это дело закроют? — сурово спросил Алексей. — Раз и без того ничего нет, а со временем и вообще все забудется.
— Сдадут в архив, — поправил Толя, — со временем, может, что-то и всплывет, — он вздохнул и
Алексей печально покачал головой.
— Не так-то легко самому, и молодой ты слишком.
— Не такой уж и молодой, как вы думаете, я в этом году уже закончил юридический, сейчас стажируюсь на Петровке, скоро и сам буду работать следователем.
— Что ж, удачи тебе.
Бредя к метро, Алексей вспоминал их с Самсоновым (Юрием, мысленно поправил он себя) разговор в Париже. Это было в марте, Юрий тогда со светившимся взглядом рассказывал ему о своих детях, терзался, что нарушил покой дочери, а ее к тому времени уже почти два месяца, как не было в живых. И от этой мысли яркое августовское солнце вдруг показалось Алексею черным. Он спустился в метро, сел в вагон и, закрыв глаза, продолжал вспоминать, пытаясь вытащить из памяти что-то постоянно ускользавшее, но не дающее покоя. Его растолкала бойкая старушка.
— Мужчина, уступите место!
— Простите, — Алексей торопливо вскочил, усадил ее на свое место, но она все никак не могла успокоиться:
— Закроют глаза и словно не видят! Ничего, доживут до нашего возраста!
Добродушная толстуха вступилась за Алексея.
— Хватит ворчать-то, села — сиди. А то целый день у метро стоишь, огурчиками торгуешь, и ничего, а тут человек, может, устал, с работы едет.
«У метро стоишь…».
Голос диктора перебил его мысли:
«Осторожно, двери закрываются. Следующая станция „Октябрьская“».
Спохватившись, что нужно выходить, Алексей бросился к выходу и, лишь оказавшись на платформе, сообразил, что вышел на одну станцию раньше, чем нужно. Постояв в нерешительности, он махнул рукой и решил подняться наверх — немного оглядеться и отойти от гнетущего гула метро. В другое время собственная бравада привела бы его в ужас, но сейчас, когда сердце было переполнено скорбью, а голова мыслями, перспектива заблудиться беспокоила мало.
Район Шаболовки показался Алексею куда более оживленным, чем Теплый Стан. Пройдя несколько шагов, он остановился в толпе пешеходов, ожидавших, пока загорится зеленый свет, и тут в мозгу его словно вспыхнуло, слилось воедино:
«У метро стоишь…» Одна бабуля ее вспомнила… Они с Анваром поцеловались… Тут я ее и увидел — она провожала двоюродного брата……
Конечно же — именно Юрий Лузгин, родной отец Дианы, последним видел ее живой! Покатал по городу, они поговорили, а потом? Где он ее потом оставил? Раз не у дома, значит, девочке захотелось отправиться куда-то в другое место — наверняка туда отец ее и повез. Привез, оставил и уехал, а потом решил исчезнуть, чтобы больше не вносить сумбур в жизнь своих детей. Если б он знал о случившейся трагедии и дал показания следователю,
Потрясенный этой мыслью Алексей, не сознавая, что делает, шагнул на мостовую. В тот же миг пронзительный скрип тормозов слился в его сознании с испуганным женским воплем и вспыхнувшей перед глазами яркой россыпью тысяч звезд. Потом все исчезло, и он окунулся в темноту.
Отброшенное ударом тело Алексея распласталось на мостовой, его планшетка отлетела в сторону и лежала от него шагах в десяти. Ошеломленные прохожие приходили в себя, кто-то побежал к автомату вызывать милицию и «Скорую», а мужичок с испитым лицом и сизым носом ловко прошмыгнул меж людей, схватил валявшуюся на земле планшетку с деньгами и документами и пустился бежать.
Проведя тревожную ночь, Тая с утра решила сходить на почту и дать телеграмму, как велел Алексей — ей казалось, что это должно как-то помочь ее любимому, который обещал к вечеру вернуться, но не вернулся и не позвонил, хотя номер ее телефона лежал у него в кармане рубашки. Она надела светлый летний пиджачок, положила в карман листок с адресом Самсонова и была уже в дверях, когда зазвонил телефон.
— Это из Первой Градской беспокоят, — сказал басовитый женский голос. — Вы извините, конечно, но у нас тут в травматологию мужчину без документов доставили. Его раздевали, и номер ваш в кармане нашли, может, подскажете — светловолосый такой мужчина, полноватый.
— Мужчина, — повторила Тая, прижав руку к груди, где мелко-мелко заколотилось сердце.
— «Скорая» вчера привезла — автобусом сшибло, — продолжала гудеть женщина. — Мне-то это все ни по какому пирогу, это милиции дело родных разыскивать, но мне доктор говорит: «Сейчас такое время, что милиции не до того, сама сообщи». А куды ж я сообщать должна, если документов при нем никаких, с улицы забрали?
— Забрали, — голос Таи упал почти до шепота, — адрес скажите, куда ехать, я приеду.
Повесив трубку, она заметалась по кухне — нужно было собрать Алешеньке в больницу покушать. Со времени болезни матери ей было известно, что в больницах кормят неважно, поэтому она быстро разогрела густой вчерашний борщ, налила его в большую стеклянную банку, обернула платком, чтобы не остыл, и всю дорогу бережно прижимала к груди, как ребенка.
Добравшись до травматологии Тая растерялась, потому что не знала о чем спрашивать. Наконец, толстая медсестра выслушала ее бессвязный вопрос, посмотрела на выпирающий живот и обернутую платком банку и спросила:
— Это твой муж что ли? Сразу бы и сказала, — она отвела испуганную молодую женщину к ординаторской: — Жди главврача, он сюда зашел. Я сейчас вернусь.
В ординаторской громко кричал высокий мужской голос:
— Все честные люди сейчас у Белого Дома, а я должен здесь с вами в дерьме копаться! Я за Ельцина голосовал!
— Мне на это наплевать, с утра смену сдадите, тогда хоть к черту на рога отправляйтесь, а сейчас за вас никто работать не будет. Никого не отпущу, а уйдете самовольно — под суд отдам.