На широкий простор
Шрифт:
Перед Савкой раскрылась темная бездна, и вокруг него образовалась страшная пустота. Он жив и свободен, перед ним тот самый большой и широкий простор, которого раньше он не замечал, словно не видел его. И только теперь почувствовал Савка и безграничность этого простора, и то, что в этой безграничности ему нет места. «Ступай, ступай прочь!» Пустота и одиночество охватили Савку мраком.
С опущенной головой, боясь взглянуть на людей, уходил Савка из леса. Суровые партизаны молча провожали его взглядом. И только у самого Савки невольно вырвались слова:
— Простите меня, виноват перед вами!
Он
«Ступай, ступай прочь!» — эти слова все время звучали в его ушах и гнали его вперед…
Глухая — ни звука, ни шороха — ночь обнимала старый лес. Замолкли позади человеческие голоса, потухли огни, и Савка очутился в полном одиночестве. Долго блуждал он без дороги по лесу. Сухие ветви цеплялись за одежду, хлестали по лицу. Ноги вязли в снегу, он натыкался на пни, проваливался в ямы. Наконец выбрался на дорогу. Шел, пока не почувствовал, что дальше идти не может. Остановился, огляделся по сторонам. Ночь, глухомань, темное небо над головой, лес и болота вокруг.
«Ступай, ступай прочь!»
И он побрел дальше, еле передвигая ноги и все время озираясь. Невдалеке от дороги, на болоте, между кустами смутно вырисовывался из мрака темный силуэт стога. Савка свернул с дороги, приблизился к стогу и остановился. Тут можно и отдохнуть. Сделал в стоге нору и зарылся в настывшее на холоде сено. Всем своим усталым телом и нывшими от боли костями почувствовал Савка сладость отдыха. Ему теперь больше ничего не нужно было, только бы лежать, лежать без конца и не двигаться. И Савка заснул крепким и тяжелым сном безмерно уставшего, измученного человека.
Спал он долго, спал крепко, как убитый, и когда проснулся и глянул на свет, то было уже совсем светло — день, видно, начался давно. На мгновение Савка удивился тому, что лежит в сене, но этот минутный провал в памяти тут же остро и быстро заполнился воспоминаниями, и все недавние события возникли перед ним в своей страшной реальности. Несколько минут Савка полежал еще в своей норе, чтобы немного опомниться и окончательно прийти в себя. Сон подкрепил его; при свете дня ужасы пережитой ночи и всего того, что произошло с ним, отодвигались куда-то назад, утрачивали свою остроту и уже не давили такой невыносимой тяжестью, как вчера.
Савка лежал и думал. В такое отчаяние, в такое беспросветное положение он никогда еще не попадал. Куда ж ему податься и что делать? Где он теперь приткнется?.. Вспомнилась камера, где его допрашивали следователи и страшный Адольф.
Шустрый, длинный и этот самый палач Адольф в лес не поехали. Они остались в живых, и горе будет Савке, если он попадется им в руки. Его спросят, почему партизаны не расстреляли его вместе с агентами контрразведки… От этих мыслей Савку пробирала дрожь.
И почему он не вернулся тогда, когда шел из леса, повстречавшись с дедом Талашом, и не рассказал Тимоху Будику все, не признался ему, кто он есть на самом деле! Этого Савка не может простить себе. Тимох Будик, старый знакомый, не выходит у Савки из головы. За Тимоха Будика ухватился он теперь, как хватается за кочку среди трясины человек, чтоб не погибнуть и не уйти с головой на темное дно болота. Лежа в своей норе, Савка увидел теперь маленький просвет, и он притягивал его к себе, как слабая, еще не совсем ясная, но все же надежда.
Несколько дней слонялся Савка по Карначам и его околицам, чтобы встретить Тимоха Будика. Терпеливо выжидал он на той дороге, по которой не так давно вел его Тимох к деду Талашу. При каждом удобном случае он расспрашивал карначевцев про Тимоха, но тот не показывался. Савка все же не терял надежды найти его. Наконец утречком, когда еще не совсем рассвело, Савка решился зайти во двор Тимоха.
Встретил он Тимоха во дворе, возле гумна.
За эти дни мучительных переживаний Савка похудел и осунулся. Он был похож теперь на человека, снятого с креста.
— Здорово, Тимох! — с виноватой усмешкой, боясь посмотреть Тимоху в глаза, приветствовал его Савка.
Тимох глянул на Савку и вздрогнул, будто перед ним стоял не Савка, а Савкина тень с того света. Минутку он стоял молча и неподвижно, потом подозрительно огляделся по сторонам.
«Откуда ты взялся и какая холера принесла тебя сюда и зачем?» — мысленно спросил Тимох Савку, а вслух сказал:
— Чего тебе нужно?
Голос Тимоха звучал сурово.
— Не сердись, Тимох, я сейчас уйду. Хочу только поговорить с тобой. Я ищу тебя все эти дни.
Тимох настороженно взглянул на Савку, ощутив неясное беспокойство.
— А что тебе надо от меня? — все тем же холодным тоном спросил Тимох.
— Я не так виноват, как вы думаете.
— Ну, так что с того? Тебя ведь отпустили.
— Я хочу, чтоб вы знали правду.
Тимоху не все было ясно в этом деле, и потому он спросил более мягко:
— Какую правду?
— Я, Тимох, знаю свою вину: я взялся за грязное, подлое дело. Уговорили меня войт и его компания, чтоб я стал фальшивым партизаном и доносил им на вас… Талашов Максим направил меня к тебе: я расспрашивал его, как найти партизан. Сначала он не говорил про вас ничего. А потом…
— …а потом сам старый Талаш сказал Максиму, чтоб он показал тебе дорогу ко мне, — перебил Савку Тимох.
— Сам Талаш? — удивился Савка.
— И я тебе скажу правду: раньше, чем ты пришел к нам в лес на разведку, мы знали уже все твои секреты и про твой сговор с войтом.
Савка удивился еще больше. А Тимох подпустил еще туману в глаза:
— Чудак ты, — сказал он, — ведь мы знаем, какие у кого мысли шевелятся в голове, особенно если это предательские мысли. И мы знали, что ты приведешь к нам своих панов.
Тимох залился дьявольским смехом.
Савка окончательно растерялся и, пораженный, смотрел на Тимоха. Только теперь догадался Савка, почему так дружно встретили там, в лесу, «панов», как называл их Тимох.
— Если вы все знаете, — начал сбитый с толку Савка, — то должны знать и про то, что я отступился от войта и от своей службы ему.
— Однако панов ты привел, — возразил беспощадный Тимох.
Савка опустил голову: что скажешь против правды?
— Но ты, Тимох, не знаешь, чего это мне стоило. Я сам, по своей воле, ни слова не говорил, никого из вас не выдавал. Ни войту, ни на следствии. А меня мучили, пытали. Мне растягивали жилы и кости. Но я все равно не признавался. Только когда снова потащили на дыбу, я не выдержал… Мочи не было выдержать…