На стальном ветру

Рейнольдс Аластер

– Подозреваю, что нет.

– Скажи им, чтобы в следующий раз старались усерднее. Удачи, Чику. Я буду ждать от тебя весточки. Независимо от всего того, что произошло между нами, я надеюсь, что мы снова поговорим.

– Я тоже, - сказала она.

Когда она закончила, Травертин сообщил ей, что они готовы работать на полную мощность.

– Я полагаю, тебе приходило в голову, - сказал Травертин, - что все это может быть просто формой самоубийственной мести от моего имени? Что я знаю, что двигатель не заработает, но буду иметь удовольствие видеть, как ты отдаешь приказ запустить его?

– Вообще-то, мне это и в голову не приходило.

– Что касается удовлетворения, то, думаю, оно было бы довольно мимолетным. В любом случае, я не из тех, кто мстит - мне кажется, это довольно бесполезное расходование своей энергии. Должны ли мы это сделать?

– Это сработает, - твердо сказала Чику, как будто одной ее убежденности было достаточно, чтобы гарантировать успех.

– Я знаю, - согласился Травертин.
– Но было бы любезно с твоей стороны, если бы это было не так, не так ли? Сними это бремя забот со своих плеч. Кстати, я чувствую себя на много лет моложе. Тебе стоит как-нибудь попробовать это: ничто так не подстегивает твою походку, как смягченный смертный приговор.

Они подтолкнули движок к неизведанной физике. Даже с балластом, гасящим ускорение, переход с одного g на три g все равно был шоком, поскольку перехода почти не было, только плавное увеличение мощности. Травертин почти ничего не говорил, пока изучал цифры и кривые, сопоставляя их со своими мысленными прогнозами. Он поджимал губы, щурился и издавал странные тихие кошачьи звуки, смысл которых Чику не поняла.

– Мы можем поднять до десяти g, - наконец объявил Травертин, но в его тоне не было ничего торжествующего.
– Это позволит нам быстрее всего убраться от "Занзибара" и оказаться вне досягаемости каравана. Но ты захочешь оказаться в спячке до того, как мы разгоним весь балласт. После этого пути назад уже не будет.

– С меня хватит раздумий.

– Я так и думал, но лучше проверить, чем предполагать. Каково это - оставлять все позади?

– Я подозреваю, что ты чувствуешь то же самое. В любом случае, мы не собираемся покидать "Занзибар" насовсем.

– Ты не производишь на меня впечатления человека, полностью убежденного в том, что когда-нибудь снова увидишь свой дом. В твоих глазах какая-то серая мертвенность, как будто опустились маленькие ставни. Я надеюсь, что ты все-таки вернешься, конечно, ради своих детей. Ты рассказала Ною всю историю - с чем мы на самом деле столкнемся, когда прибудем в Крусибл?

– А теперь нам нужно поспать, - прямо сказала Чику, эффективно завершая разговор.

Травертин не удержался и оставил за собой последнее слово.
– Ну, когда тебе захочется поделиться...

Чику и Травертин были последними, кто вошел в спячку. Доктор Эйзиба уже спал, поэтому они были оставлены на попечение робота-хирурга. Робот суетился над ними, с трудом справляясь со своими обязанностями. Травертину пришлось бороться, чтобы помешать ему снять браслет. Он были полон решимости сохранить все там, где оно было.

Даже при трех g не было реальной перспективы того, что корабли каравана догонят "Ледокол" - по крайней мере, если они хотели получить шанс вернуться домой. Поэтому Чику попросила робота-хирурга отложить введение обезболивающих препаратов до тех пор, пока она в последний раз не просмотрит новости с "Занзибара". У Ноя сейчас было достаточно дел, чтобы занять себя, поэтому она не стала беспокоить его, чтобы узнать последние новости. Вместо этого она бродила по общественным пространствам голокорабля, привлекая всеобщее внимание, посещая мир, по которому когда-то ходила. Новые констебли теперь были почти повсюду, и с каждым часом все больше людей поступало на корабль через доступные шлюзы. Их численность все еще была невелика, но вскоре они смогут установить эффективную власть. К их чести, ее граждане - ее подданные, как будто она все еще была главной - справлялись с ситуацией с достоинством и хладнокровием. До сих пор не было никаких серьезных проблем, но она знала, что в конце концов что-нибудь да случится. Таков был порядок вещей. Давление должно было быть ослаблено.

Будьте мудрыми, молилась она, адресуя свое пожелание как своему собственному народу, так и оккупационным силам. Будьте мудрыми, будьте терпимыми, будьте человечными. Потому что, вопреки истине Крусибла, все это не будет иметь ни малейшего значения.

А потом робот ввел ей наркотики, и она впала в спячку.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

– Мне жаль сообщать плохие новости, - сказал Кану одним ясным утром в Лиссабоне, - но Мекуфи мертв. Я подумал, вам обеим будет интересно знать.

С некоторых пор у их сына вошло в привычку навещать своих матерей один или два раза в год, возвращаясь из приморья, чтобы провести день или два в их компании. Однако в последнее время эти визиты стали менее частыми. Чику не возражала против этого, поскольку знала, что у Кану было много свободного времени, особенно теперь, когда он поднялся до довольно ответственного положения в панспермийской иерархии. Главное - на самом деле, единственное, что действительно имело значение, - это то, что они снова общались, пусть и нерегулярно. И что, по какому-то молчаливому знаку взаимопонимания, они согласились простить друг другу любые прегрешения и недоразумения, которые каждый из них мог совершить. Чику - ее нежелание позволить своему сыну выбрать свой собственный путь, даже если это означало отдать его будущее в руки непостижимых целей капризного морского народа, который мог превратиться из союзников во врагов с изменением направления ветра. Кану, в свою очередь, за то, что он не смог понять, насколько сильно его решение ранит его мать, и вместо того, чтобы объясниться, он предпочел абсолютную изоляцию, отказываясь от любых контактов до того дня, когда он прискакал на своем кракене ей на помощь. Гордость против любви, упрямство против крови и родства.

Теперь все это было позади, и мир стал от этого лучше. Кану так и не стал абсолютно чуждым существом, которого она боялась - он прекратил свое превращение задолго до того, как полностью посвятил себя водной жизни, и утверждал, что у него не было планов по дальнейшему изменению своей нынешней анатомии, которая позволяла ему относительно легко передвигаться по суше. Чику, со своей стороны, задавалась вопросом, чего именно она всегда боялась. В конце концов, он все еще был ее сыном, несмотря на изменения в его анатомии. Оглядываясь назад, она должна была подтолкнуть его вперед, благодарная за то, что у Экинья наконец-то появились хоть какие-то рычаги влияния среди морского народа.

Так много сожалений, - подумала она. Они были теми ниточками, которые скрепляли ее жизнь воедино. Она боялась, что если их распустить, то ее прошлое распутается и окажется единой нитью, а не сложным узлом, который она себе представляла. Одним из недостатков долгой жизни был почти бесконечный простор для размышлений, который она давала.

И, по любым меркам, она действительно становилась очень старым существом.

– Почему умер Мекуфи?
– спросила она.

По мере того как шло время и совершенствовались методы продления жизни, все меньше людей принимало смерть как естественный результат старости. Когда в 2380 году умерла ее мать, она была частью медленно нарастающей волны вымирания, одного из тех, которые, по прогнозам экспертов, станут одними из последних статистически значимых событий вымирания человечества. Почти все, кто родился позже Санди Экинья - то есть почти все, кто сейчас жив, - начинали жизнь с превосходного набора генетических и экзосоматических вариантов продления жизни. Сейчас Чику было двести пятьдесят - почти столько же, сколько было ее матери на момент ее смерти, - и она прожила эти годы полной и беспощадной мерой, не проведя ни одного из них в спячке.