На свои круги
Шрифт:
«Ну почему, почему ты не придёшь сам? Почему ты не спросишь, как я? Что со мной? Орвил... Орвил, где ты? Что он сделал с тобой, этот старый изверг?»
А у самой так и стояло перед глазами, когда она убегала вверх по лестнице, как старый барон весь свой гнев обратил на сына.
И от этих бесплодных страданий она ещё больше чувствовала, как в сердце разгорается пламя невыносимой любви, от которой кружилась голова, хотелось кричать на весь свет. И каждый день превращался для неё в немыслимую муку.
* * * * *
–
Эрвин долго крутил перчатки в руках. Проверял швы, обработку, край. Это были хорошие кожаные перчатки, дорогие. Левая перчатка была более крепкая, с усиленным двойным верхом.
– Это охотничьи перчатки.- Он натянул левую перчатку на руку и внимательно осмотрел ладонь, покрутил туда-сюда перед глазами и вдруг вскинул руку вверх, шепнул:- Они для соколиной охоты...
Ллоис глядела на его вскинутую вверх ладонь и будто видела, как на неё садится стремительный клекочущий сокол. Сглотнула, прогоняя видение.
– Это значит...- Кашлянула и повторила громче:- Значит, что ты, может быть, рыцарь или егерь из окружения какого-нибудь барона или кого там ещё...
Эрвин опустил руку и перевёл на неё задумчивый взгляд, покачал головой.
– Я не помню. Но это дорогая вещь.- Он медленно стягивал перчатку.- Я не думаю, что егерь или любой другой слуга пользовался бы такими перчатками. Они пошиты на заказ...
– А может, ты какой-нибудь милорд?
Она улыбнулась, но в глазах стояла грусть. Она боялась этого, она не хотела, чтобы её слова были правдой, потому что, если это будет так, он никогда не будет с ней. Кто она рядом с ним? Даже если он и рыцарь или барон, она же – крестьянская девушка, не умеющая читать и писать, дочь сожжённой на костре ведьмы! Да, может, она и спасла ему жизнь, может, она и была с ним в тяжёлые дни его жизни, но, если всё так, она и рядом-то с ним быть не посмеет, не то, что стать его женой, как он звал её только сегодня ночью.
Ллоис посмотрела на него исподлобья совсем другими глазами. Конечно, ну какой же он крестьянин или ремесленник или даже купец? Он другой, он совсем другой. Ему действительно пошёл бы доспех или вышитый серебром камзол и алый берет с пером кречета. Он – милорд, господин. Человек, окружённый слугами и свитой.
– Это всего лишь перчатки...- прошептала.
– Да. Это всего лишь перчатки.- Он согласился с ней.- Вот здесь есть выжженное клеймо в виде коронки. Видишь?- Он протянул ей вывернутую перчатку. В самом деле, на внутренней поверхности виднелся знак мастера, того, кто пошил эти перчатки.- Через этот символ можно найти мастерскую и узнать, кто заказывал их. Я смогу найти, кто я. Я узнаю правду.
Ллоис нахмурилась, поджимая губы. Только этой ночью она обрела любовь, она нашла его – того человека, кто сумел разбудить её, того, с кем бы она хотела быть рядом всегда. Он уйдёт... Он оставит её... Уйдёт так же, как пришёл...
– Не уходи, Эрвин,- прошептала чуть слышно,- пожалуйста. Ты уйдёшь и не вернёшься. Эта правда...- От бессилия она замотала головой.- Она убьёт тебя, ты уже не будешь прежним. Кто ты? Рыцарь, барон, граф? Ты узнаешь это! Ты всё вспомнишь! И тот мир, он заберёт тебя от меня... Заберёт тебя от меня...- шептала со слезами в голосе.
Эрвин пересел к ней рядом, близко-близко, обнял, прижимая к себе, стал целовать в висок, успокаивая, говорил:
– Что ты, милая моя, Ллоис, любимая моя, Ллоис, ангел мой. Разве я могу бросить тебя? Разве я могу разлюбить тебя? Я вернусь. Я узнаю что-нибудь и вернусь. Обязательно вернусь. Помнишь? Я ведь хотел взять тебя в жёны. Я хочу, чтобы ты была моей до самой моей смерти, только моей. Слышишь? Я вернусь, я приду за тобой... Обязательно...
Ллоис отрешённо качала головой, слёзы текли по щекам, и она не могла остановить их. «Нет, не вернёшься... Не вернёшься...»- стучало в голове с каждым ударом сердца. Но вслух она не говорила об этом.
– Я узнаю что-нибудь о себе и вернусь за тобой. Это будет скоро. Ты даже не успеешь соскучиться. Честно-честно. Я клянусь тебе.
* * * * *
Всё же Ания смогла уловить момент, когда в комнате не оказалось ни камеристки, ни баронессы Марин. Горничная рано утром растапливала камин, и Ания негромко заговорила с ней:
– Доброе утро, Иола.
– О, миледи, и вам доброе утро.- Она думала, что госпожа ещё спит, и удивилась, когда с ней заговорили.- Как вы сегодня?
– Голова болит. Здесь холодно...
– Сейчас, я уже скоро управлюсь, станет теплее.
Полог кровати был подвязан, наверное, кто-то из тех, кто ночевал с баронессой, подвязал его, чтобы Ания увидела свет из окна и вдохнула свежий воздух.
– Что нового? Где все? Кто чем занимается?
Молодая горничная принялась неторопливо объяснять: милорд был с бароном Годвином, баронесса Марин на кухне отдаёт распоряжения к завтраку, а камеристка где-то в своей комнате переодевается, наверное. Она ночевала здесь и сейчас приводит себя в порядок.
Ания молчала. Девушка рассказала обо всех, кроме одного. Она ни словом не обмолвилась о молодом бароне Орвиле. Почему?
– А господин Орвил? Что с ним? Где он?
Иола поднялась и через плечо посмотрела в лицо госпоже, вздохнула. Ания видела, как напряжена её спина и локти.
– Что с ним, Иола? Скажи мне, пожалуйста.
Девушка обернулась медленно и с опаской глянула на дверь, шепнула:
– Знаете, миледи, он впал в немилость. Господин очень зол на него. Ему отвели дальнюю комнату у самой лестницы, ну вы знаете, всю зиму мы их даже не топили. Милорд запретил ему выходить оттуда. Странно. И почему он вдруг так разгневался на него? Знаете, на кухне вчера говорили, что молодой господин собирается уезжать от нас. Насовсем. И я думаю...- Она не договорила – зашла баронесса, и горничная примолкла, вернулась к камину.