На улице Мира
Шрифт:
– Ладно, общайся, я пока воду в вазе поменяю.
Яровой, взяв с моей тумбочки вазу с цветами, вышел из палаты, а Третьяков так и остался стоять у порога.
– Даня, я ногу сломала, а не попала в пасть к оборотню. Если думаешь, что я теперь вдруг буду кусаться…
– Ладно-ладно! – Третьяков, будто нехотя, подошел к моей кровати. Сел на стул. Вздохнул. – Слушай, а… Амелия. Она ничего про меня никогда не говорила?
Я широко улыбнулась и покачала головой.
– Не говорила.
– Понятно, – снова страдальчески вздохнул Даня. – Вер,
– Уверена, что ты ей нравишься, – сказала я, вспомнив, как после общения с Тертьяковым, Амелия становилась мечтательной и задумчивой. – Но это так. Дружеский секрет.
– Серьезно? – просиял Третьяков.
– Ну, да…
– Понимаешь, Вер, она ведь… Необычная. Впервые меня заинтересовала такая девчонка. Я даже не знаю, как к ней подкатить.
– Просто будь собой, – посоветовала я. – У тебя ведь до этого неплохо получалось к девчонкам подкатывать? Рано или поздно и эту крепость возьмешь. Только не обижай Амелию…
– Знаю я всю эту ваше девчачью солидарность, – поморщившись, начал Третьяков.
– При чем тут солидарность? – решила отшутиться я. – Просто за твое здоровье беспокоюсь.
– А-а-а, – протянул Даня, – ты об этом.
Вспомнив обо всех увечьях, которые Амелия успела нанести Третьяковым, мы с Даней переглянулись и рассмеялись.
В палате появился Никита. Поставил вазу на место и выразительно посмотрел на друга, мол, все, Даня, уматывай. Довольный Третьяков поднялся со стула и, пятясь к двери, громко произнес:
– Ты только не говори Амелии, что она мне нравится.
– Что ты! Я – могила! – со смехом пообещала я, думая, что ни для кого уже не было секретом, как Даня относится к Циглер. В том числе, и для самой Амелии.
– Я так красиво буду за ней ухаживать, она не устоит!
– Иди ты уже! – засмеялся Никита.
– Никит, жду тебя на первом этаже. Поправляйся, Вер! – Последние слова Даня выкрикнул уже из коридора. Тут же до нас донеслось шиканье старшей медсестры.
С Никитой мы долгое время просто молчали. Впервые нас оставили наедине. Парень, сидя на стуле, положил голову на мою кровать, а я запустила пальцы в его густые русые волосы.
– Вера, я ведь просил тебя никуда не ходить, – каким-то сдавленным голосом наконец произнес Никита, не поднимая головы. – Почему ты такая упрямая и все делаешь наоборот?
Я только пожала плечами.
– Я ведь решила, что Люсе может понадобиться моя помощь…
– А я как подумаю, чем все могло закончиться… Я слишком в тебя влюблен, чтобы это пережить.
Никита перехватил мою руку и прижал ладонь к своим губам. Похожие слова я слышала совсем недавно от мамы, но почему-то больше прониклась к признанию Ярового. Все это странно, но лежа на земле под осыпающимися звездами, перед тем, как небо рухнуло, я успела подумать только о Никите…
Яровой по-прежнему не поднимал голову и только держал мою ладонь у своего лица. Я чувствовала его горячее дыхание. А у меня в памяти всплыл тот вечер, когда отец слег с температурой, и я приносила ему в
– Пока тут лежу… – начала я каким-то чужим надорванным голосом, который в любую секунду мог сорваться. – Все думаю, чего мне на самом деле все это время не хватало.
– Мм? – промычал Никита.
– Мне просто хотелось, чтобы обо мне хоть кто-то по-настоящему беспокоился…
На мою выписку из больницы пришли все ребята. Я снова оглядывала их с охватившим восторгом. Как здорово, что это непростое лето свело меня с такими людьми. Все разные, со своими тараканами, или, как говорит наша Руднева, с «интересами». И как здорово, что мы друг друга нашли.
– А за тобой уже приехали, красавица! – проговорила пожилая медсестра, помогая мне пересесть в кресло-коляску. Я удивилась. Ждала, что тетя Соня вызовет такси, но не думала, что она и сама приедет. И еще в голове вдруг щелкнула безумная идея, что у мамы все-таки получилось прилететь в Россию… Но когда меня выкатили в коридор, первым делом у стойки дежурной медсестры я увидела Катерину. Смущенную, без привычного макияжа, но, не изменяя себе, на высоких шпильках.
Иногда некоторые вещи не происходят просто потому, что им не суждено произойти. Сколько бы ты ни смотрел на падающие звезды, загадывая желание, скрещивал пальцы, молился, кидал монетки в море, «сжигал» свою мечту в бокале с шампанским на Новый год… Ничего не сбывается просто потому, что не судьба. Нужно принять это как данность и жить дальше. Несмотря на то что сердце временами будет по-прежнему саднить…
Ребята, увидев Катерину, немного смутились. Возможно, Ира и Никита успели ввести в курс дела остальных. Да одноклассники и так были знакомы с брюнеткой, «благодаря» коллажу Соболь в школьном «Подслушано».
– Ты могла бы мне лично передать фрукты и цветы, – с укором произнесла я, глядя на Катю.
Катерина покраснела.
– Не была уверена, что ты захочешь меня видеть. Тетя Соня не смогла тебя забрать, у нее внуки приболели…
Никита молча катил меня по двору медгородка, а все остальные шли рядом. Наверное, из-за Катерины, никто не решался первым нарушить напряженную паузу. Только колеса кресла-коляски поскрипывали…
– Но я тысячу раз обрывал провода… – тихо затянул Никита. Я подняла голову и с глупой улыбкой на лице посмотрела на Ярового. Тот продолжал негромко напевать себе под нос, как бы между делом. – Сам себе кричал: «Ухожу навсегда»…
– Никит, ты чего? – спросила Руднева.
Катерина тоже удивленно покосилась на Никиту. Зато Ирка сразу все поняла и весело подхватила:
– Непонятно, как доживал до утра… Салют, Вера!
К воротам меня уже катили под громогласный хор, удивленные взгляды из распахнутых окон больницы и мой счастливый смех.
– Но я буду с тобой или буду один Дальше не сбежать, ближе не подойти Прежде чем навек поменять номера Салют, Вера!..
За воротами меня ждала старенькая зеленая «девятка».