На улице Мира
Шрифт:
– Надеюсь, хотя бы ночью, когда смотрел трансляцию, перетрухнул. Стукач! – ворчал Третьяков.
После полдника мы с Иркой вдвоем брели к своему корпусу. Сказывалась бессонная ночь: то я, то Третьякова по очереди зевали. Если честно, я не представляла, как доживу до отбоя. Диана утащила брыкавшуюся Амелию на мастер-класс по танцам, и мы с Иркой по пути к палате придумывали забавные прозвища для пляшущей Циглер. Не только ей обзывать нас курицами.
– Перед родительским днем будет концерт, а после костер… – снова зевая, сообщила Ирка. –
– Амелия же теперь умеет танцевать, пусть они с Дианкой что-нибудь поставят, – ответила я.
Мы с Третьяковой прыснули от смеха.
– Нет, серьезно, Вера… А жетоны?
– К черту эти жетоны, – вяло ответила я.
В дверях нашей палаты сразу увидели записку. В предчувствии новой беды меня замутило.
– Что это такое? – Ирка первой выхватила сложенный вчетверо лист бумаги. Послание было написано от руки: «Перед тем, как все произойдет, ты должна узнать правду. Приходи к недострою после костра».
Мы с Иркой впились взглядами в записку, изучая каждую букву, выведенную синей пастой…
– Тебе знаком этот почерк? – спросила Третьякова.
– Не-а.
– Вот Оксанка стерва! Все никак не угомонится. Видимо, разозлила ее ваша с Марком ночная вылазка из лагеря.
– Наша с Марком? – рассердилась я. – Тебе лучше всех известно, при каких обстоятельствах мы все вместе вернулись в лагерь.
– Мне-то известно, а вот ей…
Мы с Ирой зашли в палату. Из-за предчувствия чего-то недоброго обе молчали.
– Нужно показать записку Амелии, – наконец сказала Ирка. – Она придумает, как из этой гадины всю дурь выбить. Пусть Циглер к недострою вместо тебя идет, а?
– Ничего такого не будет, – поморщилась я, пряча записку в рюкзак.
– То есть как? – ахнула Ирка.
– Я туда просто не пойду. Никто не пойдет. Пусть Соболь там дожидается меня хоть до самого рассвета.
– Ну, Вера! – закапризничала Ирка. Ей хотелось хлеба и зрелищ. – Ты не можешь ее до конца жизни игнорировать!
– А я и не буду ее игнорировать… Вот приедут ее родители, и я им заявлением пригрожу. Покажу записки, предоставлю свидетелей... Ты ведь меня поддержишь? Достала эта дура портить мне жизнь и отдых…
Ирка только удрученно вздохнула.
Но как бы я ни храбрилось, чувство тикающей бомбы, которая вот-вот прогромыхает, не проходило. Перед отбоем мы всем ночным составом собрались на трибуне футбольного поля. После вылазки в лес я была вялой и отвечала невпопад. От гнетущих мыслей отвлек лишь вибрирующий телефон. Тогда я отошла от друзей и с удивлением обнаружила на экране высветившееся слово «Папа».
– Да? Алло? У тебя что-то случилось? – почему-то еще больше перепугалась я. – Ты не в Италии?
– В Италии, – ответил отец. – Вера, как ты?
Как я? На ум пришли ночной побег, заброшенный лагерь, возможное отчисление, разборки с Соболь, странная записка в двери…
– Долго рассказывать, – ответила я. – Роуминг. Но
– Ну как… – отец на том конце провода явно растерялся. – Соскучился же.
– Ммм, – промычала я.
Сама не могла понять, соскучилась ли по нему я. Да, наверное, папы мне не хватало. Но мы так редко виделись до этого, что во время отдыха в лагере я практически о нем не вспоминала.
– Вер, мне, возможно, придется задержаться здесь.
– Надолго?
– До конца лета.
– Ого!
Но меня грела мысль о друзьях. Теперь, когда мы с Никитой выяснили все отношения и помирились, вернувшись в город, я не буду чувствовать себя такой одинокой.
– Вер, но если ты против…
– Нет, нет! Что ты! Работай, – отозвалась я. – Поживу одна.
– Тетя Соня за тобой присмотрит.
– Конечно!
Отец первым положил трубку. Я, пребывая в растерянности от нежданного звонка, подошла к ребятам, которые обсуждали предстоящий концерт и родительский день. Смеясь, Амелия и Данька, под руководством хореографа Дианы, в свете ярких прожекторов разучивали на футбольном поле вальс.
Глава девятнадцатая
Глава девятнадцатая
В день концерта после завтрака в палату воровалась рассерженная Ирка и выпалила:
– Вер, можно тебя на секунду?
Диана с горячей плойкой в руках колдовала над прической Амелии. Без привычного жуткого макияжа Циглер, действительно, выглядела совсем по-другому. Я предвкушала, как обалдеет Даня, когда увидит свою партнершу по вальсу…
– Все в порядке? – спросила Амелия, оглядывая возбужденную Ирку.
– Пока что да! – ответила Третьякова. При этом не сводила с меня выразительного взгляда. – Но с Верой о-чень надо поговорить…
– Иду, иду, – проворчала я, поднимаясь с кровати.
Сердце неприятно екнуло.
– Что такое? – спросила я у Третьяковой, когда мы вышли в коридор.
– Я сегодня все-таки решила проследить за Оксаной… – начала Ирка.
– Господи, Ира, ну зачем? – перебила я.
– Погоди! – поморщилась подруга. – Ты в курсе, что она с весны не одну тебя изводит?
– Это как? – не поняла я.
– А вот так! Я встретила их в лесу с Люсей. Оксана наезжала на Антоненко, а та в три ручья рыдала.
– А почему ты решила, что Оксана ее с весны изводит? – по-прежнему не врубалась я.
– Я дождалась, пока Соболиха уйдет, а потом перегородила путь Люсьене. Так вот, она получила от Оксаны такую же записку. Она сама мне об этом рассказала. Текст в ней – один в один!
– Но что она хочет от нас обеих?
Я понятия не имела, что связывает меня и Люсю Антоненко… Теперь мне чудился всемирный заговор. Возможно, Соболь собралась в этот лагерь не из-за Марка, а из-за своей неприязни ко мне и Люсе?