На земле штиптаров

Май Карл Фридрих

В арабском письме нет букв, обозначающих гласные звуки; их обозначают особыми черточками, имеющими название харекет. Это — штрихи или крючочки, которые ставят над соответствующими согласными или под ними. Так, например, маленький штрих «~», который зовется юстюн, или эзре, означает звуки «а» или «е», если стоит над буквой; если же он стоит под буквой, то читается как «ы» или «и». Крючок «'», называемый этюрю, ставится над буквой и читается как «о» и «у» или же «э» и «ю». Таким образом, если надпись неразборчива, легко

может произойти путаница. Так и случилось со мной при чтении записки.

Я принял крохотное черное пятнышко на бумаге за крючок этюрю и не заметил один из штрихов, стоявших под строкой, ведь они были такими крохотными, что их было трудно разглядеть. Итак, следовало читать не «о», а «и», то есть третий слог этого слова звучал как «нир».

Кроме того, человек, писавший эту записку, так нечетко вывел начальную букву четвертого слога, что я не сумел точно определить, как расположена петля. По этой причине я прочитал «м» вместо «в». Итак, эти два слога следовало читать «нирван», а не «норман», и, следовательно, название местечка звучало «Каранирван-хане».

Подняв глаза, я неожиданно увидел, что Хабулам жадно смотрит на меня.

— Что там такое, господин? — спросил он.

— Записка, как видишь.

— Что в ней написано?

— Название «Каранорман-хане»!

— Позволь мне взглянуть на него разок!

Знал ли он Хамда эль-Амасата? Был ли посвящен в тайну, которую мы пытались разгадать? Наверное, он задумал уничтожить записку. Впрочем, нет; в этом не было никакого проку, ведь я знал ее содержание.

Мне показалось самым разумным дать ему эту записку. Пристально понаблюдав за ним, я, быть может, сумею сделать какие-то выводы по тому, как он поведет себя.

— Вот записка, — сказал я, — но не потеряй ее; она мне еще нужна.

Он взял клочок бумаги и осмотрел его. Я увидел, что он побледнел. В то же время я услышал тихое, но очень характерное покашливание Халефа. Он хотел привлечь мое внимание. Я быстро взглянул на него, и он одними лишь веками, почти незаметно, указал на Суэфа. Когда я быстро, украдкой глянул на мнимого портного, то увидел, что тот приподнялся на колено и вытянул шею. Его глаза были устремлены на Хабулама, а лицо выказывало крайнее напряжение; он не хотел упустить ни звука из сказанного.

Мне стало ясно, что оба они знали о записке больше, чем я полагал; теперь мне стало жаль, что я заговорил о скором отъезде. Если бы я мог еще задержаться, то, может быть, сумел как-то расследовать эту загадку. К сожалению, сказанного не вернешь.

Тем временем Хабулам успокоился. Покачав головой, он сказал:

— Кто же такое прочтет? Я нет! Да это вообще непонятный язык!

— Нет уж! — ответил я.

— Да. Здесь есть лишь слоги, но они не складываются в слова!

— Их нужно по-иному составить, тогда получается вполне ясная фраза.

— Ты знаешь как?

— Конечно.

— Так

покажи хоть раз!

— Похоже, ты очень интересуешься этой запиской?

— Потому что думаю, что вы не в силах ее прочитать, а ты утверждаешь обратное. Составь правильно слоги и прочитай мне записку.

Пристально, хоть и украдкой, взглянув на него и Суэфа, я пояснил:

— В правильном порядке слова звучат так: «In pripeh beste la karanorman chan ali sa panajir menelikde». Понимаешь это?

— Только отдельные слова.

Я ясно видел, как молниеносно передернулось его лицо. Суэф снова скорчился, словно напуганный чем-то. Я понимал, в чем дело, и произнес:

— Это смесь турецких, сербских и румынских слов.

— Для чего же это? Неужели человек, писавший эту записку, не мог обойтись одним-единственным языком?

— Потому что содержание записки предназначалось не всем. Жут и его сообщники пользуются тайным письмом. Они заимствуют слова из трех упомянутых языков и расставляют их слоги по определенному правилу, так что все выглядит так бессмысленно, что непосвященный не может прочесть подобную надпись.

— Шайтан… Дьявол! — тихо вырвалось из уст Суэфа.

Он не мог скрыть своего изумления. Его возглас подсказал мне, что я попал в цель, хотя и высказал всего лишь предположение.

— Но ты ведь сумел прочитать эту записку! — сказал Хабулам; его голос дрожал от волнения.

— Разумеется.

— Значит, ты сообщник Жута?

— Ты забываешь, что я европеец.

— Ты хочешь сказать, что вы умнее нас?

— Да.

— Господин, это звучит гордо!

— Это лишь правда. Вас эта тайнопись устраивает, нам же легко ее разгадать, потому что составлена она очень бестолково.

— И все же, что говорят эти непонятные мне слова?

Он хотел лишь убедиться, известно ли мне содержание записки, ведь сам он мог ее прочитать.

— Надпись гласит: очень быстро новость в Каранорман-хане, но после ярмарки в Менелике.

— Так ты можешь ее прочесть! — сказал он с детским удивлением в голосе. — Но разве эта записка так важна для тебя, что ты просишь не потерять ее?

— Да, ведь я ищу Жута и надеюсь отыскать его с помощью этой записки.

— Значит, ты побывал на ярмарке в Менелике и теперь направляешься в Каранорман-хане?

Я с готовностью поддакнул, сделав это так непринужденно, будто сам разрешил ему меня расспрашивать. Он поверил мне и поинтересовался:

— Кто же написал эту записку?

— Один твой знакомый, а именно Хамд эль-Амасат. Он ведь брат Баруда эль-Амасата, который этой ночью был у тебя.

— И все-таки я никогда о нем не слыхал. Кто это такой?

— Он находился на службе у купца Галингре в Скутари. Сейчас он разыскивает Жута, чтобы встретиться у него со своим братом Барудом.

— Откуда ты это знаешь?