На земле штиптаров
Шрифт:
Он раздраженно пошел вперед, а мы последовали за ним.
Мне не понравилось, что он настаивал на том, чтобы мы остались безоружными. Быть может, Мубарек уже пробрался туда? И нас, стало быть, вели в ловушку, из которой нам не выбраться? Нет, пока мы вооружены, нам нечего бояться. А если они нападут на нас в пути! Я беззащитен. Паланкин представлял собой носилки, на которых был установлен решетчатый деревянный домик. Я сидел, подогнув под себя ноги, что было весьма неудобно из-за моей больной ноги. Двигаться я практически не мог. Если бы в момент нападения я открыл дверь
Лес был не так густ, как описал его мясник. Мы бы спокойно могли проехать среди деревьев. Он солгал нам, и это лишь усилило мое недоверие. Я чуть-чуть приоткрыл дверцу домика и приготовил револьвер.
Мы находились в долине, окруженной с двух сторон скалами, которые, как я заметил, понемногу сближались. Там, где они сошлись, мы сделали остановку. Нам потребовалось примерно полчаса, чтобы добраться сюда.
— Вот этот дом, — сказал мясник, когда носильщики опустили паланкин. — Выходи, господин!
Я распахнул дверцу и выглянул. Рядом отвесно вздымались скалы; там, где они сходились, образовалась расселина; она была совершенно голой; не было ни выступа, ни трещинки в сиените [17] , где могло бы пустить корни хоть какое-то растение.
Вплотную к расселине прижимался дом, выстроенный из бревен; крыша тоже была бревенчатой; сверху ее устилала древесная кора. Дверь казалась незапертой.
— Доложи обо мне, пока я буду спускаться, — сказал я.
Он вошел в дом, оставив дверь открытой. Я увидел, что возле стен стояли лавки допотопного вида.
17
Сиенит — горная порода, состоящая главным образом из полевого шпата.
Напротив входа виднелась другая дверь, тоже распахнутая. Она казалась очень узкой и низкой; сверху была прибита железная скоба, в которую, очевидно, вставлялся засов, лежавший сейчас где-нибудь в доме. Дверь вела внутрь.
Там находилось какое-то темное помещение, ведь староста говорил, что дом разделен на две половины. Мне показалось, что в дальней комнате горит свет.
Мне бросилось в глаза, что бревенчатая крыша загораживала заднюю часть расселины. Туда невозможно было заглянуть. Там легко могли укрыться несколько человек.
Мясник, наконец, вернулся.
— Господин, — сказал он. — Жут требует, чтобы вы сложили оружие.
— Мы этого не сделаем.
— Почему нет? Жут ведь один!
— Мы совсем не боимся за себя; мы носим оружие только по привычке.
— Жут не терпит, чтобы перед ним стоял человек с оружием.
— Ах так! В самом деле нет?
— Нет, никогда.
— И все же ты только что побывал у него, хотя имеешь при себе нож и два пистолета!
Он смутился, но тут же ответил:
— Я — совсем другое дело. Я его самый
— Тогда с нас довольно, — решительно ответил я. — Халеф, мы возвращаемся.
Оско и Омар уже взялись за ручки паланкина, но тут вмешался мясник:
— Ну и упрям же ты, господин! Хорошо, я пойду и еще раз спрошу.
Он снова вошел в дом и вернулся с известием, что мы можем войти. Я не стал спускаться наземь, а велел занести меня в дом прямо в паланкине. Заглянув во вторую дверь, Халеф шепнул мне:
— Там сидит лишь один-единственный человек; он не вооружен; лицо у него черное.
— Двери внутри есть?
— Ни одной.
Второй дверной проем был очень низким и узким, но все-таки носильщики протиснулись туда вместе с паланкином. При свете фонаря я заметил, что эта комната, напоминавшая пещеру, имела треугольную форму. Основанием этого остроугольного треугольника была передняя стена комнаты вместе с дверью. Его боковые стороны, образованные гладкой скальной породой, были длиннее. В задней части комнаты, в самом ее углу, располагался фонарь, слепивший своим огнем. Возле фонаря сидел Жут. Он облачился в черное одеяние, напоминавшее рясу. Его лицо было вымазано сажей и плохо освещено, поэтому черты его были неразличимы. Не мог я и рассмотреть, из чего состоял потолок этого скального домика. Мы находились в расселине. Над нами наверняка нависал потолок, иначе бы сюда проникал дневной свет.
Оско и Омар поставили паланкин так, что его дверца открывалась по направлению к Жуту. Свет фонаря падал мне прямо в лицо. Мясник встал у выхода. Обстановка была авантюрной, но не опасной.
Разговор начал Жут:
— Ты обратился ко мне. Что ты от меня хочешь?
Его голос звучал глухо и неестественно. Было ли то следствием плохой акустики или же он менял голос, чтобы остаться неузнанным?
Он произнес всего несколько слов, и тем не менее мне показалось, что я слышал уже этот голос — не тон, не тембр, а манера произношения навела меня на эту мысль.
— Ты Жут? — спросил я.
— Да, — медленно ответил он.
— Передаю тебе привет.
— От кого?
— Сперва от Усты в Стамбуле.
— Его же нет в живых!
— Что ты говоришь?
— Он мертв. Его сбросили с галереи башни в Галате.
— Шайтан! — вырвалось у Омара, который его и сбросил.
Откуда Жут это знал? Ни один гонец не мог бы промчаться так быстро, как мы.
— Ты разве еще не знаешь об этом? — спросил он.
— Я знаю это, — ответил я.
— И тем не менее ты передаешь мне привет от него, привет от мертвеца?
— А ты не думаешь, что он мог передать его мне перед своей смертью?
— Может быть. Но кара найдет его убийцу, и да умрет он медленно и жалко, снедаемый голодом и жаждой. Тебе есть что передать от других людей?
— Да, от Деселима из Исмилана.
— Но и он мертв. Ему пробили затылок и украли его копчу. Его убийцу ждет та же участь, что и убийцу Усты. Дальше!
— Дальше я передаю тебе приветствия от старого Мубарека и обоих аладжи.
— Эти трое сами уже почтили меня приветствием. Выслушивать привет от тебя нет надобности.