На земле живых
Шрифт:
Подумав немного, Гиллель тщательно запер шкатулку и спрятал её, потом осторожно выглянул в коридор. Уже пробило одиннадцать. Тишину нарушали только завывания ветра да шорох обледенелых ветвей за окнами. Надзирателя не было. Хамал замкнул дверь, прошёл несколько шагов и постучал в комнату Ригеля. Он был почти уверен, что Эммануэль у Мориса, но тот оказался у себя. Ригель выглядел утомлённым и немного встревоженным, но, увидев гостя, улыбнулся и жестом пригласил его войти.
Гиллель тоже улыбнулся.
– Я не отвлекаю вас, Эммануэль?
– Нет, я не занят. Вы хотели
– Да...
– Хамал сел на краешек кресла, и неожиданно спросил, - ...кто вы по национальности, Ригель?
Ригеля вопрос не смутил, но он несколько опешил. Потом неловко потер лоб ладонью и растерянно улыбнулся, пожав плечами.
– Моя бабка была, судя по всему, француженкой, но, мне кажется, её муж, мой дед, был испанцем. А кто была моя мать - я не знаю, но я говорю на испанском и понимаю по-итальянски и, возможно...- Он горестно пожал плечами.
– Я рано осиротел. Но мое обучение здесь кем-то было оплачено. Мне так и не удалось узнать, кем. Хочу думать, что родителями.
– А я - еврей, вы знаете это?
Внимательно посмотрев на Гиллеля, Эммануэль кивнул.
– Разумеется. Морис говорил, что ваш отец был талмудистом, а дед - ювелиром. Но даже если бы он этого не сказал...в ваших глазах - синайская пустыня...- Он осёкся и улыбнулся растерянно и виновато.
– Простите, я, кажется, обижаю вас.
Хамал покачал головой. Гордый и высокомерный, ранимый и обидчивый, он нёс бремя своей национальности как хоругвь и клеймо одновременно. Но Ригелю, что бы тот ни сказал, Хамал, не понимая почему, прощал всё. Впрочем, в последнее время - понимал. Он ощущал какую-то непонятную тягу к этому странному юноше, чьи мысли были непостижимо высоки, а поступки зачастую просто необъяснимы. Его общество радовало Гиллеля, подавляло хандру и успокаивало нервы. Он даже заметил, что немного ревнует его к Морису де Неверу, и сама их дружба вызывает его зависть.
Гиллель не собирался откровенничать с Ригелем и открывать ему душу, этого он не сделал бы никогда и ни с кем, но даже простая возможность поболтать с человеком, в чьем кристальном благородстве он был уверен, была сегодня необходима Хамалу. Кроме того, от Эммануэля ему не приходилось скрывать свои экстраординарные дарования. Он с удивлением понял, что это странно облегчило его душу: не приходилось напряженно думать, опасаясь выдать свое понимание чужих мыслей. Хамал расслабился.
– Нет, не обижаете. Вы знакомы с Талмудом?
Эммануэль пожал плечами.
– Слышал, что это несколько десятков томов. Отдельные фрагменты читал, попадались. А что?
– Знаете, у одного известного талмудиста я натолкнулся на утверждение, что Бог читает Талмуд стоя.
Ригель молча смотрел на Хамала и опустил глаза.
– Кощунственно и горделиво, говорите?
Эммануэль усмехнулся.
– Не говорю. Думаю. Вас эти слова больно задели.
– Да...- Хамал удивился.
– Странно, что вы это поняли. А почему?
– Вам нравится мысль об избранничестве. Бог есть Дух, и вашему народу это открылось первому. Но, если вы избраны Им, Духом, то - для чего? Неужели - для теплого стойла и сытого пойла?
– ...то в их душах оскудела Любовь, как вы недавно дивно выразились?
– глаза Хамала весело заискрились.
– Это сказано не мною. И не об этих душах. Просто я, в отличие от вас, не читаю мысли... но вы показались мне ... все-таки ...Человеком Духа.
Хамал бросил странный - долгий и внимательный - взгляд на Ригеля.
– В ваших устах это, как я понимаю, комплимент?
Ригель улыбнулся и кивнул.
– Человек Духа не совершит подлость, не унизится до трусости, не измажет себя низостью.
Хамал замер, и глаза его неожиданно потемнели.
– Да... Конечно... 35 глава Исайи. 'Возвеселится пустыня и сухая земля, и возрадуется страна необитаемая, и расцветет как нарцисс', - со странным раздражением произнёс он.
– Знаете, Ригель, если вы когда-нибудь согрешите, то только смертно... Я ведь это понимаю, я - выкрест.
– Вы крещены?
– Да, конечно, перед вами - раб Божий Жильбер. Гилберт. В Меровинг не примут внука еврея-ювелира, пока он не поцелует крест. Деньги за обучение - еврейские, заметьте, не отмывают, а меня - в купель с головой. Не надо, не надо, - он махнул рукой, заметив гневную реакцию Эммануэля.
– Не сердитесь, я ведь на это согласился. Я добровольно отошёл от веры отцов, а что получил?
– А чего искали? Возможности поступить в Меровинг?
– голос Ригеля неожиданно прозвучал резче.
– Так вы - в Меровинге. Искали бы Истины, может быть, были бы в Истине.
– Как это Невер с вами общается?
– вырвалось у Хамала. На миг он смутился и пожалел об этих словах, но тут же нашёлся.
– Кстати! Он говорил вам, что у покойной пропали драгоценности?
– ... Что?! У Лили?
– Да. Девицы, её соседки, решили, что в её спальне может быть что-то, указывающее на убийцу, позвали Сирраха и обыскали комнату. Риммон утверждает, что кроме истёртого тапка и дохлой мыши там ничего нет. А девицы говорят, что её камни стоили целое состояние. Не лгут, кстати. Многие её украшения сделал мой дед, Абрахам Хамал.
– Гиллель хотел что-то добавить, но не успел, ибо в это мгновение дверь, с грохотом ударившись о стену, распахнулась настежь.
На пороге, полуголый и разъярённый, похожий на мраморную статую любовника Афродиты бога Арея, стоял Морис де Невер. Его кудри шевелились, как змеи на голове Горгоны, огромные голубые глаза метали искры. Ригель и Хамал в изумлении поднялись. Невер с силой захлопнул за собой дверь, при этом простыня, которой он был обёрнут, свалилась на пол. Эммануэль смущённо отвернулся, а Хамал, напротив, внимательно вгляделся в Мориса и неожиданно расхохотался. Взбешённый Морис замер, а Хамал продолжал хохотать, рухнув в кресло и сотрясаясь всем телом, то и дело вытирая выступавшие на глаза слёзы. Обмотав вокруг себя простыню и уподобившись Алкивиаду, Невер плюхнулся на тахту и неожиданно тоже нервно рассмеялся.