На железном ветру
Шрифт:
Ах, Красовский, Красовский... Где он допустил промах? Умный разведчик, фантастической храбрости и огромной воли человек, он не раз играл со смертью и переигрывал ее. На фронте трижды побывал в тылу у красных. Ему к тому же везло. Когда в Харькове брали конспиративную квартиру большевиков, он ворвался первым. Подпольщик направил на него наган... Промахнуться было невозможно, стрелял в упор. Но — осечка... Родился в сорочке, — говорили про Красовского. Именно ему Лаврухин обязан нынешней относительной безопасностью. Красовский сумел убедить кочи Джафара зарезервировать за ним укрытие в опиумокурильне.
Он учел все. Немусульмане в караван-сарае, как правило, не жили, и, следовательно, искать здесь русского никому, даже чекистам, не придет в голову.
Где же все-таки Красовский допустил просчет? Выдал кто-то из офицеров? Возможно. Теперь немало трусов среди бывшего доблестного русского офицерства. Ведь если доложить генералу, не поверит: из полутора тысяч живущих в Баку офицеров едва семьдесят человек согласились принять участие в восстании. Это, собственно, и предопределило бесславный финал. На что способна сотня-другая штатских фендриков, едва умеющих владеть револьвером! Муссаватисты — наиболее серьезная военная сила, у них широкие связи с антибольшевистскими группами в уездах. Но эти себе на уме, все тянули, надеясь побольше выторговать. И дотянули. Чека одним ударом покончила с подпольем. Во всяком случае, кочи Джафар, человек осведомленный, сообщил, что военный комитет арестован в полном составе. Взяты также будущие «члены правительства»: врач Кузнечик, юрист Джафаров, бывший коммерсант Смертюков, управляющий нефтепромыслом Сеид-Хан к многие-многие...
Впрочем, не в привычках подполковника Лаврухина было обманывать себя. Как человек военный в душе он не верил, что кучке заговорщиков удастся захватить власть в Баку. Успех восстания он видел в другом. Перед отъездом Кутепов сказал ему:
— Мы с вами, Александр Милиевич, прошли большую войну и кое-чему, полагаю, научились. Не будем прожектёрами. Речи о русском мужичке, который, лишь поднеси спичку, немедленно воспламенится и сбросит иго большевизма, — все эти речи оставим господам бывшим правителям России для званых ужинов. Взглянем на вещи трезво. Возможно, в Закавказье вы никого не воспламените, кроме кучки эсеров и нефтепромышленников. Возможно, вам не удастся свергнуть в Баку власть большевиков. Ваша задача — поднять восстание. Именно сам факт восстания важен. Кронштадт — на севере, Баку — на юге, антоновцы — в Тамбовской губернии... Понимаете? Важно создать у союзников впечатление неустойчивости большевистской власти, широкого сопротивления ей. Вам ясно, подполковник? Создать впе-чат-ление... Если это удастся, у нас завтра же будут и деньги, и оружие, и все, что хотите.
Лаврухин работал, как вол, Шел на любой риск. Борьба захватывала. Не только не истощала, но прибавляла сил.
Пока представители групп и партий вели пустопорожние переговоры о портфелях, он создал роты и взводы из бывших офицеров, назначил командиров, разработал подробнейшую диспозицию, каждому взводу назначил место и указал цель. Одной из главных задач было разгромить Чека и освободить арестованных, перестрелять на квартирах членов республиканского и городского комитетов партии. Все это могло произвести впечатление, да еще какое. Но в Чека, видимо, не вчера узнали о заговоре и сумели подготовиться, упредить удар.
Что ж, в большой борьбе временные поражения неизбежны. Большевики заигрывают с обывателем, вводят новую экономическую политику. Как бы эта политика не вышла для них боком.
Впрочем, теперь оставалось одно: смотреть на звезды и ждать. Трижды в день без аппетита пережевывать пищу, которую приносит краснобородый потомок Магомета. Вспоминать женщин, которых любил. Комиссаров, которых пускал в расход. Триумфальное вступление Добровольческой армии в Ростов, в Новочеркасск, в Харьков... Главком Деникин в автомобиле... Раскатистая команда «К встрече спря-ява-а..!» Вспоминать, вспоминать. Вспоминать заново, потому что все уже было вспомянуто, когда он жил у Красовского. Вечерами пили коньяк, бренчали на гитаре, вполголоса пели романсы и армейские куплеты. Оба жили надеждами. Маленький, верткий, не только лицом, но и порывистыми движениями напоминающий рысь, Красовский разворачивал карту России и громил большевиков на всех фронтах. В нем пропадал Наполеон.
Лаврухин, замаскированный бородой и усами, свободно ходил но городу с черной полированной палкой. Однажды издали видел отца, но не подошел. Конспирация есть конспирация. Тогда обстановка еще казалась вполне благополучной. Встревожившее было вначале знакомство чекиста Донцова с Зиной, оказалось, не имело ни малейшей связи с фактом его пребывания в Баку. Встречавшиеся на улице знакомые, даже одноклассники, не окликали его — не узнавали. Да и фамилию он носил самую что ни на есть пролетарскую — Сапелкин. Военный ветеринар.
Гром ударил внезапно. Около двух пополудни в замочной скважине клацнул ключ. Лаврухин подумал, что это Красовский, и в ночных туфлях вышел в прихожую. Сердце ошпарило, будто кипятком. В дверях стоял затянутый в черную кожу усатый красавец с кобурой на боку. Вспышка в мозгу: «Конец!» Сунул руку в карман — хотя бы застрелиться... И услышал нечто совершенно неправдоподобное.
— Ваш товарищ арестован. Уходите — даю одну минуту.
До смертного часа не забудет он эту минуту. Минуту, за которую отдал бы десятилетие. Потому что она спасла ему жизнь. И сейчас пробирает по коже мороз, лишь вспомнит, как ослабевшими руками натягивал сапоги. А они не лезут, хоть плачь. А этот, черный, стоит, смотрит в пролет лестницы. Понятно: сейчас услышит шаги своих, и, как говаривали на фронте солдаты: дружба дружбой, а табачок врозь.
Все же натянул сапоги и успел уйти. Палку только оставил. Хватился уж на Дербентской, когда подходил к дому Клюева. Да-а, такое и захочешь забыть — не забудешь. А через день — бегство с Нагорной... Явившись сюда, он сбрил усы и бороду. Теперь, впрочем, это не имело значения: и с растительностью и без нее он не мог появляться на улицах.
За двое суток он отдохнул и успокоился. Прекратилась судорога, сводившая скулы, как бывает, когда разжуешь лимон. Пора выбираться из этого вертепа. Довольно искушать судьбу. В Иран, в Иран...
Когда Мешади Аббас принес обед, Лаврухин попросил его прислать Рза-Кули. Этому человеку с рожей лубочного разбойника, облаченному, однако, в отличный европейский костюм, были поручены все заботы о постояльце. Через него же осуществлялась связь с кочи Джафаром. Сам кочи предпочитал держаться в стороне.
Рза-Кули не заставил себя ждать.
— Звали, эффендим?
— Скажи, можно выбраться из города?
— Трудно. В поездах и на дорогах документы смотрят. Ждать нада.
— Морем?
— Э! Все равно, Как от дождя убэжать под вадасточную тырубу?
— Я должен попасть в Иран.
— В Иран?
Ни Рза-Кули ни кочи Джафар не знали о своем постояльце главного — что он прибыл из-за границы.
— Да, в Иран.
— Буду гаворыт с ага Джафаром.
— Подожди. Пришли ко мне этого юношу...
— Гасана?
— Да.
В ожидании Гасана он написал короткую записку отцу с просьбой дать денег. Отец промышлял на черном рынке, следовательно деньги у него были. В том, что он не откажет, Лаврухин не сомневался — старик любил его и гордился им.