Набат
Шрифт:
— «…Подопечные Воливача, замаскированные под гадалок и целителей, приносят львиную долю информации. Человек, исповедующийся в своих бедах, открыт, не замечает дьявольских капканов в невинных вопросах, заданных вскользь. Так, например, Центр магии Вивьены Штрок не что иное, как центр сбора компроматов на интересующих лиц, а посещающие его не ведают, что за перегородкой уютной комнатки с лягушачьей лапкой на столике, с распятием Христа-спасителя на стенке, вот за этой самой стенкой, где он поверяет душу пронырливой «бухеле», установлена записывающая техника и сидит дежурный офицер-контрразведчик, а знаменитая своими маршальскими
— Откуда такие сведения у бульварного журнала? — осведомился Судских.
Момот развернул журнал статьей к Судских.
— Подпись знакома?
— Вешкин! Не подумал бы…
— Он и сам не подумал бы, — усмехнулся Момот. — Тут есть вступление к статье. Послушайте: «Данный материал, статистические данные нашему журналу предложила купить вдова русского разведчика Вешкина. Ее супруг до загадочной автокатастрофы занимал крупный пост в ведомстве Воливача, хотя крупного чина не имел. Очень просто: офицер по особым поручениям имел массу привилегий, обладал иммунитетом непосредственно от шефа. Вполне возможно, к его смерти приложил руку сам Воливач. Во всяком случае, «золото партии» сильным магнитом притягивает оба имени до сих пор.
Из телефонной беседы с вдовой Вешкина нам стало ясно, что предлагаемый документ реален, эксклюзивен, списки агентов подлинны и материал произведет сенсацию. Мы сошлись в цене и предложили госпоже Вешкиной посетить нас для заключения сделки.
Наше удивление было крайним, когда появилась не опечаленная вдова, а пышущая здоровьем и молодостью госпожа Давыдковская, проживающая в Дортмунде, о чем она без стеснений поведала. Для полной убедительности она назвалась Вешкиной, но документы у нее в самом деле убедительные. Госпожа Вешкина посещала ее в бытность гадалкой, платить ей было нечем, и тогда она сама предложила рассчитаться некими бумагами мужа. От позора Вешкину спасла неожиданная смерть мужа. После его смерти она выехала на жительство в Израиль, где пыталась продать документы покойного супруга спецслужбам, однако тех не устраивала цена, к тому же они располагали аналогичными. За умеренную плату их купила госпожа Давыдковская и, обладая чутьем гадалки, распорядилась ими куда прибыльней самой хозяйки.
У нас нет тайн от наших читателей, мы не раскрываем наших государственных секретов и с удовольствием печатаем этот документ с нашими комментариями.
В заключение мы хотим сказать, что любой из наших читателей может за умеренную плату приобрести у нас полный или частичный список российских гадателей и знахарей, чтобы пощекотать нервишки, попав на прием к ясновидящей-стукачке».
Закончив читку, Момот посмотрел на Судских с видом ребенка, у которого фокус удался.
— Двенадцать тысяч четыреста семьдесят один маг только по столице. Я выкупил полный список и очень недорого.
Судских только выдавил «д-да-а-а» и ответил:
— Я думаю, Гречаный примет ваше предложение.
— Думаю или согласится? — жестко уточнил Момот.
— Одобрит. Закроем тему, — решил Судских.
— Тогда перейдем ко второму параграфу. Хочу развязать войну с коммерческими
«Момот зря войну не затеет, — отметил Судских. — Но Момот действует от частного к общему».
Опыт подсказывал Судских, что прежде, чем дать окончательный ответ, надо выяснить истоки причин. Конфетку можно завернуть в соблазнительную бумажку, а так ли вкусна сама конфетка?
— Если не секрет, что именно вы находите дестабилизационным в политике банков? — спросил он для начала.
— Коммерческие банки уже лет десять как выродились в закрытую систему, подобно церковной. Вроде бы они помогают юридическим и физическим мирянам, а на самом деле, испытывая давление мировой финансовой системы, сразу стали ее придатком. Нас как не пускали внутрь ее, так и не пускают, — охотно объяснил Момот.
— Но Гуртовой разработал план вхождения в систему, и она уже действует, — возразил Судских.
— Не говорите мне о Гуртовом, — поморщился Момот. — Он очень красиво обманул всех, прикрыв чирей слоем ароматной пудры. Вся мировая финансовая система создана еврейскими менялами, они тщательно разработали политику финансовой экспансии. Она была непобедимой до японской катастрофы. Хисао Тамура, мир праху его, одним махом разрубил хитросплетенный клубок, и, если Россия не заявит о себе как равная, не предложит разумный ход денег, а не рва-чески-меняльный под проценты, тогда опять повторится 1914 год со всеми вытекающими отсюда бедами. Вон менял из храма.
— А хватит ли сил победить колосса?
— Вполне, — усмехнулся Момот. — Одного удара по глиняным ногам хватит.
— Какого? — настаивал на прямом ответе Судских.
— Простого. Внутри системы никогда живых денег не было, а были финансовые обязательства. Все брали деньги в долг, а отдавали с процентами. Карл Маркс запутал всех, на самом деле мы у себя брали в долг, а проценты отдавали чужому дяде. Пора дяде на покой.
— Интересно, — одобрил Судских. — Верю вам. Гречаный подыскивает человека, способного провести реорганизацию банковской системы. Не вдаваясь в детали, скажу, что ваш план будет одобрен.
— Тогда в дорогу, — кратко резюмировал Момот. — Маленькая просьба: могу ли я взять племянницу с собой?
— Конечно! — помимо воли выпалил Судских. Их глаза встретились, оба испытующе смотрели друг на друга.
— Игорь Петрович, — отвел свои первым Момот, — эта женщина обязана мне жизнью, однако вольна распоряжаться собой.
Судских смутился. Подсознательный инстинкт оголил его.
— О чем вы? — пробормотал он, густо краснея.
— Я вам ничего не говорил. Точка. Мне надо смотаться в Вильнюс, оформить документы на выезд, а завтра вылетаем в Москву. Будьте хозяином в мое отсутствие.
— Все, однако, поедем, — предложил Судских.
— Зачем светиться? Генерал Судских — слишком известная личность, и его могут вежливо попросить задержаться при малейшем поводе. Не так ли, Игорь Петрович?
— Вы правы, — вздохнул Судских. Ему не хотелось подводить Гречаного и мало ли чего еще не хотелось или хотелось…
Момот стремительно встал. Судских подумал, что он позовет Лайму, велит ей собираться. Он действительно крикнул что-то по-литовски весело, и Лайма столь же весело откликнулась из другой комнаты.