Набат
Шрифт:
Ко второй весне новой власти намечались президентские выборы и товарный овощ на рынках. Казаки Гречаного на всех рынках устроили коновязи. «Коммерсантъ» — карикатуру: коновязь с надписью: «Только для лиц лошадиной масти». Заметно поубавилось кавказцев, русские тетки зычно зазывали вкусить тамбовской капустки и нежинских огурчиков. Мясцо завелось недорогое… Народ зауважал Гуртового. Его понимали. Юмористов поубавилось. Фоме Сосуманско-му кричали «але» в далекий Израиль. Зато день-деньской можно было слушать прямые включения с заседаний кабинета министров. Так себе, маловато юмора. Жалели о разогнанной Думе — вот где были именины души! А министры… То ли поумнели, то ли жалели их за отмену льгот, пайков и спецтранспорта. Русский человек жалостлив. А что больше всего надобно русскому? Правильно — уважение. Политика —
Воливача заботило здоровье Гуртового. Без постоянных инъекций он шагу не мог ступить. Каждый справлялся со своим кругом обязанностей; случись непредвиденное — круг Гуртового нести некому. Чего стоило подобрать чиновников на ведущие посты! Вороватый госаппарат дал знатную поросль — дебилов и бездарей. На ком уж там женились детки партийцев, только осеменение шло в основном внутри самой популяции, а та вырождалась сама по себе. В девяностые годы родители понакупали детишкам дипломы престижных академий, устраивали чад в министерства и банки, откуда их позже гнали в шею по причине полной умственной несостоятельности. Где же брать умных чиновников? С улицы нельзя… Пробовали принимать в госаппарат на конкурсной основе, изобрели тесты — безрезультатно. Детишки ничего не ведали, ни во что не верили. Хотя все с модными крестиками на шее. Церковь заняла выжидательную позицию. Не пристало ей после скандальных разоблачений последних лет наставлять кого-то на путь истинный. Да и какой прок от такого помощника, который талдычит какую-то глупость о терпении, о сыне Божьем и непорочном зачатии? Вот заниматься зачатием и водку пить детишки освоили хорошо, взрослым сто очков вперед давали, а работали как дети. Гуртовой плюнул на все тесты и дипломы, распорядился брать на службу беспородных, возродив традицию Петра Первого. Зачисленным в штат платили минимальную зарплату. Показывали себя — набавляли. Пошло дело. Столица потешалась над Вовкой Цигилеевым, который пятнадцати лет от роду возглавил департамент образования и разогнал напрочь заматеревших от глупости специалистов. В свои пятнадцать он щелкал интегралы как орешки, говорил на трех языках и с тупыми сговориться не мог. Гуртовой раскошелился, а Вова Цигилеев ввел в средних школах компьютерные системы обучения. Забастовали родители. Тогда Совет Безопасности принял указ: родители неуспевающих детей лишались части заработка. Быть грамотным стало престижно. Стонущая от принуждений Россия села за парты. И стар и млад. Времена Леньки Брежнева называли святыми. Подростки забросили секс, денег на презервативы не хватало, а просто так поумневшие девочки давать не хотели, а если уж давали, то круглым отличникам, а какой из отличника трахалыцик? Молодец Вова!
Вова молодец, а Гуртовой чах на глазах, Все чаще он брал тайм-аут, отлеживался, все реже он появлялся на заседаниях Совета Безопасности. Остро не хватало Судских.
Внутренние проблемы с грехом пополам утрясались, организм державы кое-как справлялся с аритмией, как всегда, за счет диеты и наработанной веками способности к выживанию при любых царях и временщиках; язвы на теле переставали саднить, но сами по себе они не могли пройти, и дышать, как перед бурей, стало труднее: не хватало дыхалки, ее умно перекрывали доброжелатели. Бедный русский плох: дел натворить может, богатый — тем более.
«Не любит нас Европа и никогда не полюбит, — раздумывал Воливач. — Но хвост этой сучке прижать стоит».
Вошедший помощник доложил о прибытии Гречаного. Воливач кивнул и посмотрел на часы: без пяти двенадцать. На полдень назначена встреча с верховным комиссаром НАТО, Сегодня встреча без Гуртового. Отлеживался.
— Не грустишь? — спросил, входя, Гречаный. В штатском костюме он напоминал преуспевающего дядю из Америки. Пожали руки.
— А чего грустить? Как будут качать права, знаем, как ответить — научены, — ответил Воливач.
— Тускловато без Леонида, — напомнил Гречаный. — Как он?
— Плох. До весны не дотянет. Плохо, Сема, стало выживать евреям на Руси, — ответил он без сарказма.
— И чего мы такие невезучие, — поддакнул Гречаный его тону. — Только дракона с тремя головами сварганили, одна не прижилась. Отдраконилась. Судских не хватает.
Сообщили о готовности к встрече.
Прошли в зал президентского Совета. Синхронно через дверь напротив впустили сановного визитера с сопровождающими лицами. Вспышки блицев, улыбки, обмен любезностями. Камней за пазухами вспышки не высветили. Тогда фотобратию выставили из зала и сели за стол переговоров. Прямо с камнями, чего там…
— Начинай ты, — из-под руки шепнул Гречаному Воливач. Раньше подобную миссию выполнял Гуртовой, умевший под видом любезности выговаривать гадости в ответ на подобные с той стороны стола. Сам Воливач высказываться не любил и не умел, а Гуртовой для иностранных гостей считался «намбер ван», и верховный комиссар не мог скрыть своего недоумения по поводу отсутствия Гуртового: с ним договариваться было проще. Только у Воливача и Гречаного всегда оставался осадок после таких переговоров. Ничего Гуртовой не уступал, никому не проигрывал в разногласиях, но выглядело это как-то раздражающе: вроде гнали гостя, не покормивши. Отпугивали.
Гречаный в отсутствие Гуртового сменил тактику:
— К нашему общему сожалению, господин Гуртовой нездоров. Однако это не помешает нашим переговорам быть плодотворными.
«Ладно излагает», — успокоился Воливач. Он любил оставаться на вторых ролях, ощущая притом все нити в руках собственных.
Верховный комиссар, адмирал флота США Горт недолго прикидывал, что сулит отсутствие премьер-министра. Три вояки вместе — откровенная драчка, пусть и словесная. Русские генералы неуступчивы, к тому же один из них представляет пугающее всех казачество, которое возродилось в России напористо.
— Господа, — обратился Горт к обоим представителям триумвирата, — отсутствие господина Гуртового меня опечалило и озадачило одновременно. Есть вещи, которые лучше обсуждать в его присутствии.
— Какие, например? — спросил Гречаный.
— Месяц назад представители НАТО обговорили с ним условия и сроки компенсации за урон, нанесенный падением ракеты «Свирель».
Был такой случай. Опытный образец ракеты «Свирель» запускали с Тавдинского испытательного полигона в сторону острова Виктория в Баренцевом море. Уточнили координаты места падения, хотя находилось оно в пределах границ России и несудоходном районе. Любителей поглазеть набежало много. В пределах допустимых границ, разумеется. В назначенный срок, пролетев тысячу миль, ракета засеклась корабельными радарами. Нашими и не нашими. Корабль НАТО, ракетный крейсер «Пензанс», по чистой случайности отдрейфовал ближе к месту падения, а «Свирель» по чистой случайности разворотила носовую часть «Пензанса». Крейсер притоп на мелководье. Обмен нотами, угрозы, газетная шумиха про агрессивных русских, в конце концов Россию принудили платить компенсацию. За нанесенный ущерб. Основная причина: ракета средней дальности и сопутствующих параметров не может причинить такой ущерб. Вышло, может. Это и сделало руководство НАТО нервозным. Взыскивать три миллиона долларов взялся сам адмирал Г орт. С вояками без Гуртового дело усложнялось. Сам такой.
Неожиданно Гречаный обнадежил его:
— Мы и без господина Гуртового разберемся.
— Когда же начнется погашение долга? Вчера истек срок, а господин Гуртовой лично заверил меня оплатить ущерб вовремя, — настаивал Горт. — Мне пришлось лично приехать.
Премьер-министр упустил в договоре важное место: «Если российская сторона не докажет принадлежность ракеты «Свирель» к классу ракет средней дальности, она обязана…» и так далее. Мы готовы прямо сейчас доказать это.
— Проволочки! — чувствовал себя уверенно Горт. — Это вам не поможет. Штрафные санкции оговорены.
— Ошибаетесь, — вежливо увещевал Гречаный. — Мы готовы.
— И я готов! — весело отвечал Горт. — Мой персонал отлично разбирается с любым вооружением. Ни удивить меня, ни запугать русские не смогут. Нечем!
Воливач скептически хмыкнул и подал знак рукой. В зал внесли иглу метров трех длины и диаметром не более стандартной кофейной кружки с причудливо завитым хвостовым оперением.
— Это невозможно, — сохранял уверенность адмирал. — Я видел кинопленку в замедленном показе. Ракета раза в три больше: заряд, топливо, система избирательного наведения.