Наблюдатель

Большаков Валерий Петрович

Голубокожие заговорили громче, забегали, занимая боевые посты, а потом весь экран залило бледно-фиолетовым пламенем.

Давид проснулся с громко колотящимся сердцем и рукою отер пот с лица. Ладонь неожиданно прошлась по жестким усам и бородке. Откуда?!

Давид встрепенулся, сел, поднес руки к лицу. Это были не его руки! Широкие грязные запястья, мосластые пальцы, два перстня, будто вросшие в кожу. И татуировки на мозолистых ладонях – изображение перечеркнутой спирали. Во рту пахло дымом травы соо-соо из курильницы.

– Что за хрень?! – сказал он

сиплым голосом. Чужим голосом.

Подняв голову, Давид уставился на себя. Галактист Виштальский сидел напротив. Это он?! Он, он. Давид смотрел на себя, как в зеркало гляделся, – гладкое смуглое лицо с приятно приподнятыми уголками губ, длинный вертикальный шрам на щеке, весело прищуренные глаза и широкий лоб под коротким каштановым ежиком. В следующую секунду лицо искривила гримаса, оно побледнело. Крики и вой гвардейцев переполнили Дом.

– Уходим! – взревел Давид, напрягая не свою гортань. – Все вон! Живо!

Повторять приказ не пришлось – рыцари с оруженосцами повалили из Дома, как будто при пожаре.

– Седла хватайте!

Выбежав из Дома, Давид ссыпался по ступеням и затормозил около одной из глыб. Что-то неожиданно замерцало перед его глазами, голова закружилась, а потом видимый им мир резко отодвинулся. Давид ощутил себя стоящим на ступенях, метрах в десяти от глыбы. Резко подняв руки, он испытал глубочайшее облегчение. Его! Его руки!

Кричавшие от страха рыцари малость подуспокоились. Видимо, тоже пришли в себя – буквально.

– Это было наведенное сознание, – сказал Давид хрипло, глотая пересохшим ртом. – Дом пересадил наши сознания, перетасовал их. Слава Творцам, мы вовремя убрались оттуда!

– Слава!.. – разнеслось шумным выдохом.

– Разожжем костры здесь! Ну их, эти удобства. Дозорным заступить!

Бойцы галдели еще долго. Им, привыкшим к приключениям тела, было в новинку приключение духа.

Вторая луна взошла и заливала луг ярким голубым светом. Давид постелил себе в тени, у покатого бока одной из глыб. Он опасался, что всплеск адреналина не даст уснуть, но курредатский Морфей слетел быстро. Смежил Давиду веки, успокоил, расслабил.

Уже сквозь сон Виштальский почувствовал, как глыба шевельнулась. «Землетрясение, что ли?» – родилась ленивая мысль, но тут громкий треск стряхнул объятия бога сна.

Давид откатился в сторону и вскочил. Рядом шумно дышали его товарищи. Нерушимая каменная глыба распухала на глазах, покрываясь глубокими трещинами.

– Сейчас рассыпется. – прошептал кто-то.

Но глыба не рассыпалась. Сегменты сбоку выдвинулись тремя парами толстых выростов, блестящих, словно намасленных, и опустились, вмялись в траву. Распрямились, поднимая «глыбу», и тогда передняя часть ее подалась вперед и вверх, вытягивая складчатую шею. Блеснули плошки глаз, ощерилась широкая пасть, и непередаваемо низкий клекот огласил луг, отразился от далеких деревьев и стен Дома. Ожившая «глыба», медленно переставляя ноги-тумбы, поковыляла к лесу.

– Это Ночные! – взвизгнул Кагаги.

– О, Творцы! – верещал Тасс.

– Тихо! – цыкнул Давид.

Колыхнулась

вторая глыба. Крепко спаянная броня неизвестной твари начала лопаться по швам, и вскоре второе чудовище было готово к ночной охоте. Но уходить в лес оно не спешило. Угрюмо поведя головой, бесформенной и уродливой, чудище заклекотало – и кинулось на людей, проявив неожиданную резвость. Но Большой Жрец не зря возлагал надежды на королевских рыцарей. Пропели тетивы, и увесистые стрелы истыкали «петрозавру» морду. От неожиданности тот осел на необъятную задницу и вздернул вверх передние лапы. Пронзительный клекот ударил по ушам.

– Целься в шею! – заорал Давид.

Взвизгнули спусковые механизмы. С противным чмоканьем стрелы-болты пробили складки грубой кожи. Не удержавшись, Виштальский выхватил дезинтегратор, спустил предохранитель и нажал на спуск.

Ослепительная лиловая вспышка осветила все вокруг. Громыхнул гром, раскатываясь до леса.

«Петрозавр» тяжело упал на передние конечности, зашатался нестойко, медленно повалился на бок и развалился на две части.

– Х-ха!..

На минуту воцарилось молчание. Потом чей-то неуверенный голос пробормотал:

– Готов.

– Поехали отсюда! – распорядился Давид. – Лучше днем отоспимся!

– Правильно! – горячо поддержал его Кагаги.

– По долгоногам!

В свете двух лун рыцари отбрасывали по две тени за раз. Оседлали долгоногов мгновенно, перекрыв все нормативы, – задерживаться у странного Дома не горел желанием никто, включая и младшего приора.

И вскоре глухой топот копыт сменился множественным хрустом и визгом отслоившегося пластилита. Постепенно все стихло, заглохли вдали резкие голоса всадников и фырканье долгоногов. И только лунам открылось видение – Дом смялся, вбирая в себя башни и купола, а потом медленно пополз к лесу, срывая дерн и скрежеща по оголенному гравию.

2

Прямая как стрела – этот избитый до полусмерти образ вполне подходил Старой Дороге. Трасса, в незапамятные времена проложенная Волхвами, уходила строго на восток и упиралась в подножие Пустынных гор. Ни одного подъема, ни единого спуска – строгая горизонталь просекала лес, разрубала камень скал, стягивала края ущелий пролетами мостов. Только вот дальше плоскогорья, плавно задиравшегося к хребту, дорога не шла, она резко обрывалась, упершись полотном в каменную осыпь. Вероятно, под тоннами камня прятался вход в тоннель.

– И куда теперь? – поинтересовался Давид, осматриваясь.

– А вон! – показал Кагаги. – Возьмем к югу и выйдем на тропу. Где-то после обеда окажемся на перевале, там я жил.

– Веди тогда!

Горец поворотил долгонога и поскакал впереди.

После дорожной глади ухабистая и ямистая тропа резко замедлила продвижение. Да оно и к лучшему – места пошли нездоровые. Обрыв справа все углублялся, склон делался все круче и круче, заросли пятнистой травы проредились голыми глинистыми проплешинами, словно колоссальную шкуру моль почикала – одни обрывки остались.