Национальность – одессит
Шрифт:
— Давай уздечку, — сказал я фельдфебелю, открывая дверь денника.
Подождав, когда Ураган дожует, взнуздал его и повел к выходу, где уже ждал с седлом солдат, дежуривший по конюшне.
— Я сам, — сказал ему и забрал седло.
Если подпруга будет затянута слабо, наездник окажется под брюхом лошади или того хуже. Со стороны это будет выглядеть смешно. Впрочем, из-под лошади тоже, но в том положении будет не до смеха. Я затянул подпругу раз, подождал, когда хитрый жеребец ослабит специально раздутый живот, подтянул еще. Укоротил немного стремена под свои ноги, чтобы управлять и ими. Фельдфебеля Губарева малость попустило от увиденного. Наверное, предполагал, что приперся избалованный барчук, которого придется откачивать после падения с лошади.
Ураган, тоже поняв, что наездник опытный, не капризничал,
Я сделал три круга трусцой, рысью и галопом по грунтовой дорожке, идущей вдоль колючей проволоки, обогнув стрельбище длиной метров семьдесят, заканчивающееся земляным валом высотой метров пять, перед которым стояли десять ржавых железных рам для мишеней. Между конюшней и стрельбищем был загон из жердей, утоптанный по краю, в котором, наверное, выгуливали лошадей, и дальше площадка метров пятьдесят на сорок с препятствия для конкура. Отправился на нее после третьего круга, когда мы с Ураганом научились понимать друг друга. Взяли легкие препятствия, перешли к сложным. Видимо, жеребца регулярно тренировали здесь, потому что почти не требовал команд, сбив лишь однажды брус на отвесном барьере. После чего я еще раз прогнал коня галопом по кругу и вернулся к конюшне, откуда за мной наблюдали солдаты и Павлин, привязавший своего мерина к коновязи.
— А есть розги, чтобы посечь саблей? — поинтересовался я.
— Нет, это к казакам надо ехать, с пару верст отсюда, — ответил фельдфебель Губарев и показал направление. — У нас пехотные офицеры, им это ни к чему.
— Тогда постреляю из винтовки. Принеси ее и двадцать патронов и поставь мишень, — приказал я и направил Урагана на площадку для конкура, где еще по разу одолели все препятствия, после чего сделали три круга, перемежая рысь с галопом, вдоль ограждения из колючей проволоки.
За это время два солдата установили в крайнюю раму черную деревянную поясную мишень высотой около метра и толщиной в дюйм и положили на позиции замызганный, соломенный мат, накрыв его толстым рядном, которые было лишь немного чище.
Винтовка оказалась легендарной трехлинейкой Мосина образца тысяча восемьсот девяносто первого года. Калибр семь целых шестьдесят две сотых миллиметра, то есть три линии (линия — десятая часть дюйма — две целые пятьдесят четыре сотые миллиметра). Магазин внутренний на пять патронов с бездымным порохом и остроконечными пулями. Перезарядка ручная. Отдача сильная в сравнение с мушкетами и охотничьим ружьем. Я выпустил три пули, сходил и посмотрел результат. Легли левее. Следующие три — правее, но ближе к центру мишени. Сделал еще одну поправку и отстрелял все остальные патроны. Разброс, конечно, был значительный. Некоторые пули собирались улететь за молоком, но зацепились за края мишени.
Фельдфебель Губарев, который пришел со мной на позицию, увидел, что я, улегшись на мат, правильно расположил ноги, гмыкнул, а потом сходил со мной посмотреть конечный результат, еще раз гмыкнул и произнес:
— Лучше, чем многие юнкера.
Даже не знаю, считать ли это похвалой или поводом для драки?!
После чего я отстрелял по две обоймы из пистолетов и три барабана из трофейного револьвера с дуэльной дистанции в десять шагов. Результат был хуже. Есть, над чем поработать.
Заплатив фельдфебелю Губареву по рублю за коня, патроны и аренду винтовки, произнес:
— Буду приезжать время от времени.
— Завсегда рады, ваше благородие! — повысил он мой статус, обрадовавшись полученным деньгам, после чего, гмыкнув, поинтересовался: — Уж извините за вопрос, вы не учились на офицера?
— Нет, — честно признался я и нечестно добавил: — Дядя научил. Он был капитаном. Погиб в Порт-Артуре.
Морской капитан, пехотный капитан — какая разница?!
— Царствие ему небесное! — перекрестившись, пособолезновал фельдфебель Губарев, а потом радостно гмыкнул.
Наверное, узнал ответ на самую трудную загадку: почему этот шпак так хорошо скачет и стреляет, а ходит не в ногу?
36
В первый раз я увидел ее в ресторане гостиницы «Бристоль». Голубоглазая блондинка лет восемнадцати, красивая, интеллигентная, одета со вкусом, но это была элегантная бедность. Она сидела за столиком напротив меня с мужчиной раза в два старше.
Сексуальное воздержание уже напрягало. Надо было срочно решить этот вопрос. Несмотря на религиозную, светскую и сексуальную кондовость российского общества во все времена, проституток сейчас валом. Как по мне, это самый яркий, если не главный, результат отмены крепостного права. Такую профессию, а точнее, образ жизни, а еще точнее, судьбу, могла себе позволить любая женщина, не зависимо от социального положения. Приходишь в полицию, пишешь заявление, чтобы выдали желтый билет вместо вида на жительство или паспорта — и вперед. Если поймают без такого документа, отправят на каторгу. На самом нижнем уровне были уличные, обычно чрезмерно напудренные и накрашенные, перезрелые, то есть старше тридцати, которых крышевали городовые. Молодые предпочитали работать в борделях, начиная с первоклассных, по мере увядания опускаясь через второ- и третьеклассные до улицы. В самых дорогих с клиента брали рублей десять-двенадцать, а с уличной можно было перепихнуться по-быстрому в подворотне копеек за тридцать-сорок. На борделях никаких вывесок или объявлений. Нет и зазывал. Внутри, как обстановка, так и девицы, по классности. Единственный запрет — вешать на стены портрет императора. Наверное, подобные действия будут разглашением государственной тайны. Бордели платят налоги, как и другие предприятия сферы обслуживания. В дорогих регулярные, обычно еженедельные, медицинские осмотры. В такие дни приходят постоянные клиенты и нанимают жрицу любви сразу после обследования врачом, чтобы уж точно не намотать на винт. На проституток у меня аллергия, особенно после римского жизненного опыта, связываться с чужой женой и кучей сопутствующих неприятностей не хотелось, а содержанку никак не мог найти. Я видел в газетах объявления с предложением таких услуг, но не обращал внимания, поскольку фотографии не прилагались, а если бы и были, печать сейчас очень скверная. Встречаться «вслепую» не в моих правилах, потому что не люблю отказывать женщинам — дурная примета.
В субботу восьмого января я поехал в Русский театр, расположенный на углу Греческой и Колодезного переулка, напротив Греческого базара. Днем, проезжая на извозчике через центр города, увидел театральную афишу. В этот день в Русском театре давали «Летучую мышь». Подумал, почему бы не сходить? Сидеть дома было скучно, а, кроме пьянки, других интересных развлечений по вечерам не было. Уже появились электротеатры, будущие кино-, но то убожество, что там показывали, я не стал бы смотреть, даже если бы платили мне, а не наоборот. Кстати, билет на сеанс минут в десять-пятнадцать, за который покажут две-три черно-белые бессюжетные короткометражки под аккомпанемент рояля, стоит почти, как билет в театр — от тридцати копеек до рубля в первом ряду. Развлечение не для нищебродов, как в будущем.
У меня сложные отношения с театрами. В каждый мой визит в них случался какой-нибудь конфуз, особенно, если я по самым разным причинам, но не в роли актера (бог миловал!), оказывался на сцене. За девять лет жизни в жемчужине у моря я ни разу не сподобился посетить один из красивейших в мире театров, который сейчас называют Одесская опера. Это при том, что время от времени нам бесплатно раздавали билеты, надеясь, что хоть кто-то из отбитых курсантов променяет в воскресный день пивнушку на высокое искусство. Я готов был на подвиг, если бы не оказывался в наряде. Обычно старшина роты в субботу на утренней проверке объявлял, кто будет нести службу в выходные. Даже если меня в списках не было, но после возвращения с занятий нам сообщали, что есть билеты в театр, я знал, что произойдет самое невероятное и воскресенье мне испортят. Поэтому и сейчас прохожу мимо Одесской оперы с ожиданием подляны. Вот и решил проверить, распространяется ли проклятие на Русский театр, в котором никогда раньше не был.