Национальность – одессит
Шрифт:
Сидевший напротив меня усмехнулся и предложил:
— Почему бы вам не поступить на историко-филологический факультет на кафедру древних языков или французского и английского?
— Не хочу быть преподавателем в гимназии, — отмахнулся я.
— Не обязательно преподавателем. Любой диплом университета дает возможность стать чиновником. С юридическим берут в любое ведомство, но особенно хорошо в министерство внутренних дел, потому на этом факультете больше всего студентов. С иностранными языками — в министерство иностранных дел и на таможню, а с медицинским легче устроиться в здравоохранении. Есть еще статистическое ведомство, куда берут
— Ношение студенческой формы обязательно? — задал я важный для меня вопрос.
— Нет, если одеты пристойно, как вы, — ответил он и пожелал: — Жду вас летом!
— Не подскажите, кого можно попросить, чтобы написал заявление и сделал копию аттестата, а то у меня почерк, как курица лапой? — спросил я. — Само собой, не бесплатно.
— Марья Степановна, — показал он на секретаршу, — с радостью поможет вам. А потом оставите их у меня, чтобы не носить туда-сюда. Остальное донесете летом.
Я отдал ей аттестат зрелости и паспорт и отправился гулять по зданию «минут десять». Шли лекция, но по коридорам шоркалось много студентов. Большая группа стояла у стенда, на котором висели списки должников. Кто-то до сих пор не заплатил гонорар преподавателю по рублю за каждую лекцию, кто-то двадцать за допуск к полукурсовому (за первые два года обучения) или выпускному экзамену, кто-то двадцать пять за полугодовое обучение. Должников было сотен семь, но некоторые числились сразу в нескольких списках.
— Что делать будем, брат? — выдохнув убойный перегар, обратился один из должников в старой студенческой темно-зеленой шинели с латкой на правом локте к другому, одетому не лучше, но с латкой на левом.
— Молиться, — ответил тот, тоже с серьезного бодуна. — Может, как в прошлом году, объявится благодетель и заплатит.
После чего оба отправились молиться дальше.
Услышав, что печатная машинка на время замолкла, я вернулся в учебную часть. Заявление и копии были оформлены. Секретарша дала мне темно-зеленую деревянную ручку со стальным пером и фаянсовую чернильницу с темно-синими чернилами. Чуть не поставив кляксу, я расписался на них и накалякал свое имя и фамилию. После чего положил на стол трехрублевку.
— Нет-нет, что вы! Я не могу взять с вас деньги! Вы столько пережили! — смутившись, попробовала она отказаться.
— Берите, у меня их много, — похвастался я, отнес бумаги старшему секретарю, попрощался и ушел.
Уже в коридоре услышал веселый голос сони с пушистыми усами:
— Он точно не коммерсант!
Кто-то бы стал спорить, а я разве буду?!
44
Обычно я быстро схожусь с людьми, с которыми встречаюсь часто, а вот с Юной Минхо не складывается. Он держит дистанцию, опасается, наверное, что разоблачу. Поработать со мной в спарринге тоже отказывается. Это при том, что, как борец, сильнее. Я сделал вывод, что дзю-дзюцу он занимается не с детства, а последние года три-четыре, когда, как догадываюсь, попал в разведку. Скорее всего, не офицер. Слишком уж упорно обращается ко всем на «вы», что в крови у слуг. На мой вопрос, где выучил русский язык, ответил, что в детстве жил с родителями во Владивостоке, где, действительно, много корейцев, выполняющих
Как-то я задержался на тренировке, и Юне Минхо пришлось подождать, пока переоденусь и уйду, чтобы закрыть гимнастический зал на ночь. Он уже был в черном драповом пальто, перехваченном шерстяным поясом, и на среднем пальце правой руки поблескивал золотой перстень с александритом с «розой ветров», пурпурным в тусклом свете последней непотушенной керосиновой лампы. У меня даже сердце ёкнуло, когда понял, что вижу. Значит, спасательный жилет намбандзина выпотрошил кто-то из японских слуг. Судя по тому, что сохранился только перстень, украденные сокровища счастья не принесли.
Справившись с волнением, я произнес:
— Какой красивый перстень. Продай мне его. Заплачу тысячу рублей.
— Он не продается. Это семейный… — Юна Минхо запнулся, подбирая нужное слово.
— Амулет? Реликвия? — подсказал я.
— Да, — подтвердил он. — Память о маме. Приносит удачу.
Может, раньше и приносил, но после встречи с тем, у кого был украден, обязан перестать работать.
Среди тех, кто приходил заниматься джиу-джитсу, было несколько армейских офицеров. Юна Минхо уделял им особое внимание, работал с каждым дольше, чем со штатскими и даже двумя офицерами полиции. Кроме поручика (старшего лейтенанта) Суконкина, появившегося в группе с неделю назад. Мне он тоже показался странным, потому что джиу-джитсу интересовался постольку-поскольку и при этом набивался в друзья к тренеру.
По окончанию следующей тренировки я вышел из зала вслед за ним и предложил:
— Не хотите пропустить по рюмочке или бокалу пива? Я угощаю.
Поручик Суконкин посмотрел на меня снисходительно и произнес с как бы шутливой надменностью:
— Я и сам не бедствую.
— Знаю. В контрразведке должны быть хорошие оклады, — сказал я.
— С чего вы взяли, что я контрразведчик?! — почти искренне удивился он.
С того, что пехотный офицер, за которого он себя выдавал, счел бы такое предположение оскорбительным.
Вместо ответа я показал на свою пролетку:
— Давайте прокатимся в пивную Санценбахера. У него всегда свежее немецкое.
— Давайте, — как бы нехотя согласился поручик Суконкин.
Пивная была неподалеку. Зал узкий и длинный, с проходом посередине. Столы, накрытые почти чистыми коричневыми скатертями, и скамьи массивные, дубовые, слева от прохода на четверых, справа — на шестерых. Посетителей мало, подтянутся ближе к вечеру. Мы расположились за четырехместным вдали от остальных, повесив верхнюю одежду на деревянные колышки, приделанные к дубовым панелям, покрытым лаком.
— По пиву и брецелю, — заказал я подошедшему половому, русскому, хотя немцы предпочитают нанимать своих.
Брецель — это крендель, посыпанный крупной солью. Хорошо идет под пиво, и не сильно наедаешься. Мне еще ужинать со Стефани.
— Или хотите что-то посерьезнее? — обратился я к поручику Суконкину.
— Есть вайсвурст и братвурст, — подсказал половой.
Это колбаски: первые белые, отваренные, из телячьего фарша и немного сала, вторые коричневые, обжаренные, из свиного.