Национальность – одессит
Шрифт:
Преподаватели делятся на ординарных (штатных) профессоров, экстраординарных (помощников первых, не имеющих кафедры, но получавших оклад), приват-доцентов (магистров, читавшие лекции вместо некоторых профессоров), лекторов (приглашенных для чтения лекций по новым, не древним, языкам). У первых годовой оклад две тысячи четыреста рублей и по триста столовых и квартирных — всего три тысячи. Плюс за чтение лекций (не меньше шести часов в неделю) по рублю за каждую с каждого студента, записавшихся на них. У некоторых профессоров за год набегало лекционных больше оклада, но таких был мало. Остальные предпочитали заниматься чистой наукой, отдавая чтение лекций экстраординарным профессорам и приват-доцентам. Плюс за прием экзаменов и должность (секретарь факультета, декан, ректор). У вторых — тысяча шестьсот и два по двести столовых и квартирных — всего две тысячи рублей и остальные плюсы, как у предыдущих. У третьих, защитивших магистерскую диссертацию и ждущих, когда освободится
Что останется неизменным — типажи преподавателей. Они, как и в советском институте, делились на занудных педантов, старавшихся казаться непредвзятыми; их противоположностей — эмоциональных артистов, которые читали лекции и ставили отметки по настроению; зашоренных фанатиков, не видевших ничего за пределами науки и обижавшихся, если кто-то не следовал их примеру; ботанов, на которых ездили все, включая уборщиц; пофигистов, отбывавших синекуру, которые жили сами и давали жить студентам…
47
Предметы по технической химии преподавал заведующий кафедрой, а до зимних каникул был деканом физмата, но по выслуге лет стал заслуженным профессором и уступил место более молодому коллеге, действительный статский советник Петриев (Петриашвили) Василий Моисеевич, шестидесятилетний грузинско-русско-ашкеназский суржик, говоривший с акцентом, который можно было бы назвать грузинским, если бы не картавость, из-за чего казалось, что пародирует одновременно Сталина и Ленина. Был он среднего роста и сложения. Большая лысина спереди, а оставшиеся седые волосы подстрижены коротко. Под носом седые усы уголками вниз. Выражение лица умное и немного ироничное. Одевался в уже вышедшие из моды, черные, длинные сюртуки и брюки, цветные узкие галстуки и жилеты, предпочитая желтые, из-за чего напоминал мне логотип сотового оператора «Билайн» — не к ночи будет помянут! С утра заслуженный профессор выглядел идеально, но к полудню в одежду вносила правку научная рассеянность, начиная с белых пятен от мела рядом с правым карманом сюртука. На лекции приходил со свернутыми рулоном иллюстрациями, схемами, таблицами, которые самостоятельно развешивал на доске или стене рядом с ней. Выполнены они были разными цветами и явно профессиональным художником, а оплачены, скорее всего, профессором. Голос поставленный, речь живая. Изредка увлекался и воспламенялся ненадолго, начиная сильнее картавить. Главные его труды были о разных кислотах, но в последние годы занимался применением химии в виноградарстве и виноделии, то есть залез на соседний огород — агрономическую химию.
Попав впервые на его лекцию второго полугодия первого курса, я понял, что правильно выбрал кафедру. Теоретически я был подготовлен хорошо, кое в чем даже превосходил профессоров, что старался не демонстрировать слишком явно. Не помню, с какого класса начали преподавать химию в школе, но первую четверть я не понимал ее. Во второй въехал, что такое валентность — и всё встало на свои места. Учась заочно в высшей мореходке, самостоятельно сделал контрольные, придумав собственный символ, из-за чего меня в начале экзаменационной сессии пригласили на кафедру. Я думал, что обвинят в покупке контрольных, а такая услуга была широко распространена для заочников, и с порога заявил, что сделал сам.
— В этом никто не сомневается! — улыбаясь, сказал заведующий кафедрой химии, пожилой профессор, гроза заочников.
Некоторые курсанты сдавали ему экзамен за первый курс перед государственными, иначе не были бы допущены. Он, ничего не спрашивая, писал в зачетке «удовлетворительно» и выбрасывал ее в форточку с пятого этажа со словами: «Хоть какие-то усилия приложите для изучения химии!».
— Мне просто интересно, почему вы не использовали уже имеющийся символ? — продолжил он.
— Потому в учебнике «Общая химия», который мне выдали в библиотеке, его не было, — ответил я.
— Надо будет поговорить с библиотекарями, — сделал он вывод, но сразу махнул рукой: — Хотя остальным балбесам это ни к чему, а кто понимает, тот найдет выход!
Зато в советской школе практических занятий почти не было. Учителя не хотели рисковать своей карьерой, а то и свободой. Дети — они такие: мигом что-то взорвут или подожгут. О практическом
На лекциях по технической химии все было наоборот. Теорию давали только для объяснения процессов. Остальное время уходило на изучения технологии производства, вплоть до чертежей промышленных установок и требований к ним. Не скажу, что я был полнейшим профаном по этим темам, потому что навидался многого, но на лекциях не скучал. В это время шли стачки, как сейчас называют забастовки, в том числе студентов университета, требующих перемен, как и положено людям с затянувшимся кризисом переходного возраста. Их называли политиками. Тех, кто продолжал учиться и считал, что университет — это храм науки, а не место для митингов, называли академистами. Первых было намного больше. По чисто случайному совпадению к таковым принадлежали учившиеся плохо, вечные студенты. Из-за этого на некоторые лекции набиралось всего несколько человек. Ректор университета даже издал во время каникул указ, что студентов четвертого и первого курсов, которые не будут посещать лекции, отчислит, а второго и третьего — оставит на второй год. К приказу отнеслись, как к тупой шутке. Во второй половине марта университет был временно закрыт указом министра просвещения из-за революционных волнений, но большая часть профессоров продолжала читать лекции, а меньшая часть студентов посещать их. Первым продолжали платить жалованье, и они считали не вправе брать деньги ни за что, а вторые заплатили деньги и захотели побыстрее закончить университет.
Сперва я, как не студент, садился в задних рядах и помалкивал. В те дни, когда все присутствующие помешались с большущим запасом на двух передних рядах, подсаживался к ним, потому что глупо было торчать в одиночку на последнем, как нахохлившийся воробей на коньке крыши под дождем, и начал задавать вопросы, по большей части не очень глупые. Профессор Петриев отвечал на них с удовольствием. Главная заповедь студента — блесни любопытством, дай преподавателю отзеркалить эрудицией. Однажды мы схлестнулись по поводу целлулоида, который сейчас называют искусственной слоновой костью и делают из него шары биллиардные и для настольного тенниса, клавиши роялей… Я предсказал, что за искусственными пластическими массами будущее, что они вытеснят многие природные материалы. Профессор не поверил. Сошлись на том, что если такое и случится, то не скоро. Я знал, что при его жизни точно не произойдет, даже с учетом кавказского долголетия.
После этого он остановил меня в коридоре и поинтересовался:
— Почему я не вижу вас на занятиях в нашей лаборатории?
— Не уверен, что мне туда можно. Я пока не студент. Буду зачислен в следующем учебном году. В этом опоздал из-за войны. Жил в Порт-Артуре, — подробно ответил я, эксплуатируя патриотизм, что до сих пор давало результат.
Сработало и на этот раз, несмотря на случившееся недавно отступление из Мукдена.
— Голубчик, отбросьте всякую стеснительность, приходите и занимайтесь вместе со всеми! Скажу больше, вы там будете желаннее, чем многие другие! — искренне пригласил заслуженный профессор.
Уговаривать меня не пришлось. На следующий день я уже занимался в лаборатории, чтобы получить ответы на накопившиеся вопросы. Иногда оставался после занятия. Там бесплатными ингредиентами были только те, которые нужны для данного занятия, да и их порой не хватало, если приходило много студентов, и профессор Петриев докупал за свои. Для нужных мне экспериментов я приобретал сам у лаборанта Никанора Гладышева, юноши бледного с взглядом горящим, одессита, окончившего Московский университет в прошлом году с дипломом первой степени и писавшего под руководством заслуженного профессора научную работу для получения степени магистр (кандидат наук), потому что в альма-матер защищаться неприлично, разве что работа будет из разряда выдающихся. Как догадываюсь, до университетской кассы мои деньги не доходили. Зато мне разрешалось делать, что хочу, только бы не взорвал лабораторию. Что было актуально, потому что первым делом я занялся взрывчатыми веществами. Мало ли где окажусь в следующий раз.
48
Пасха в этом году выпала на семнадцатое апреля, так сказать, средняя по сроку, а весна, вопреки примете, какая Пасха, такая и весна, была ранняя. К Пасхе почти все расстались с пальто. Дамы по вечерам надевали теплые жакеты или безрукавки поверх платья, мужчины крепились, ходили в костюмах. Деревья потихоньку выкрашивались в зеленый цвет.
Последнюю неделю Великого поста все развлекательные заведения, включая театры и бордели, были закрыты. Впрочем, строгость российских законов смягчалась необязательностью их исполнения. У Стефани как раз были критические дни, так что я получил две неприятности по цене одной. На службу не ходил. Павлина отпустил, сказав, что прогуляюсь пешком в ближнюю церковь. Вечером вышел за ворота, выдав дворникам по рублю по случаю праздника, которые предупредили, что тоже придут на службу, но ворота закрывать не будут. Я поблагодарил за заботу о постояльцах, после чего обогнул соседние дачи и вернулся в свою квартиру через заднюю калитку.