Национальность – одессит
Шрифт:
— И шо ты собираешься хлопнуть? — спросил он.
— Ювелирный магазин, — признался я.
— Какой? — спросил он.
— Всё-то тебе расскажи! — шутливо молвил я. — Чтоб ты сам туда наведался?
— Может, меня там знают, — сказал он.
— Без обид, но что-то мне кажется, что ты не слишком известен в центре города. На всякий случай надень шейный платок и закрой им лицо, как сделаю я, — посоветовал ему.
В это время пришел половой с тремя кружками пива, забрал две пустые и тарелку и объявил цену:
— Сорок пять копеек, — а заметив мое удивление, объяснил: — У нас платят сразу-с.
На Молдаванке
Мои собеседники приложились от души, словно боялись, что передумаю и заберу.
— У нас таки есть всё, шо тебе надо, но мы тебя не знаем, а с незнакомыми дела не ведем, — вытерев густо покрытой черными волосами, тыльной стороной ладони пухлые темные губы сказал второй, который был по национальности наполовину «да» и, скорее всего, являлся мозгами этой пары.
— Я тоже так поступаю, но здесь у меня нет достойных знакомых, а вас я видел в деле. И вы меня видели, — сказал я. — Если вам не нужен хороший куш, предпочитаете мелочь по вагонам тырить, тогда найду других.
Они обменялись молча взглядами, после чего закурили, предложив и мне, но я мотнул головой. С вагонами, наверное, что-то пошло не так, предполагаю, что примелькались, а очень хотелось хорошо пожрать, выпить, с девками гульнуть…
— Приехал откуда? — спросил ашкенази-суржик.
— Из Порт-Артура, — ответил я и добавил шутливо: — Там по мне начали стрелять чаще, чем успевал ответить!
— Ух, ты! — воскликнул молдаванин-суржик. — Так ты повоевать успел?
Многие в Одессе относились к войне с японцами, мягко говоря, не очень одобрительно, особенно после сдачи Порт-Артура, но к участникам и жертвам обороны крепости — очень душевно.
— Только с краю, в замес не лез, — не стал я врать.
— Ладно, мы в деле, — решил за обоих мой сосед по лавке: — Рассказывай, шо и как будем делать?
Я коротко изложил свой план. Непредвиденных реакций он не вызвал. Мы уточнили детали, договорились о месте встречи, и я отвалил.
4
54
Утром, наскоро перекусив пирожками из чайной, купленными вечером, я размялся на макиварах, вкопанных в землю возле моей квартиры, попинал ногами грушу, подвешенную на нижнюю толстую ветку липы. Обычно занимаюсь незадолго до ужина, но сделал исключение. Мои соседи от скуки внимательно отслеживают мои действия. Поскольку Стефани не ночевала у меня, гимназисты понаблюдали за тренировкой, пока их озабоченная маман собиралась на море. На пляж они несут с собой жратвы на роту солдат. Это при том, что возле входа в купальню всегда стоят несколько торговок всякой снедью. Однажды видел фотографа с громоздким переносным аппаратом на треноге, предлагавшего сделать фото с видом на море. Рекламировал себя он плохо, желающих было мало. Поделился с ним опытом его коллег из будущего, посоветовав фотографировать с видом на море и обратно. Дела сразу пошли лучше.
Я поздоровался с семейством и пообещал, что скоро присоединюсь. И действительно, помывшись после тренировки, вышел из квартиры одетый по пляжному — легкие светлые брюки, белая рубашка с коротким рукавом, на голове соломенная шляпа, на ногах коричневые кожаные сандалии, как у босяков с Пересыпи.
Теперь по склону параллельно берегу идет в сторону Ланжерона юноша в новых темных хлопковых штанах, бледно-желтой ситцевой рубахе, поверх которой черная жилетка, с шейным желтым платком и темно-сером тряпичном картузе с длинным черным лакированным козырьком, надвинутым на глаза. Так сейчас одеваются пижоны из припортовых районов. В руках у меня палка, изготовленная из гибкой ветки в пару пальцев толщиной.
Четырехместный тарантас с поднятым верхом, старенький, запряженный двумя гнедыми лошадками, стоят в тени высокой толстой акации на углу Старой Порто-Франковской и Новой Рыбной. Кучером был невзрачный мужичок в широкополой соломенной шляпе, косоворотке навыпуск и черных сапогах гармошкой. На меня не обращал внимания, пока я не встал на подножку, качнув кузов, и не занял место на переднем сиденье спиной к нему.
— Э-э… — начал было отгонять нахала молдаванин-суржик, у которого было погоняло Бубен, наверное, за то, что любил бить жертв в голову, но опознал меня и ругнулся весело и смачно. — Ну, ты даешь! А я думал, шо ты точно барин! Пришел бы так вчера, договорились бы сразу!
Когда мы вчера представлялись по случаю заключения делового договора, я назвался Барином. Мне поверили. Второго моего подельника звали Хамец. Как он объяснил, это не уменьшительное от хам, как решил я, а название закваски, употреблять продукты с использованием которой запрещено на Песах. Я подумал, что ему подходят оба толкования.
Я поменялся местами с Бубном, чтобы видеть дорогу и указывать направление кучеру, и скомандовал:
— Гони до Преображенской. Там повернешь направо и придержишь коней.
На улицах пусто, даже полицейских не видно. Как вчера рассказал Павлин, который знал все городские слухи, которые не поместились в газете «Одесские новости», сегодня представители разных предприятий города проводят сходку у завода сельскохозяйственных машин Иоганна Гена, чтобы решить, объявлять всеобщую забастовку или надо было это сделать раньше. Видимо, полиция тоже в курсе.
Повернув с Преображенской на Троицкую, остановились возле последнего дома перед перекрестком с Екатерининской, откуда хорошо был виден вход в «Ювелирный магазин братьев Шоломон».
— Подождем, может, так покупатели, — сказал я.
Мои подельники, включая кучера, закурили папиросы «Масаксуди». Курили спокойно. Приятно иметь дело с опытными профессионалами.
Минут через пятнадцать, я сказал кучеру:
— Высадишь нас возле ювелирного, а потом обогнешь квартал и опять встанешь на этом месте. Увидишь, что мы выходим, подъезжай. Если кто-то захочет нанять, скажи, что барина ждешь.