Национальность – одессит
Шрифт:
Павлина распирало от любопытства, хотел узнать, зачем барин ездит на Молдаванку. Он предупредил, что район опасный, но это не остановило меня. Значит, я что-то важное делаю там, вернувшись однажды с портфелем, не пустым. Намекнул ему, что ищу выходы не контрабандистов, чтобы достали мне пулемет системы Максим, самый крутой сейчас, из которого хочу пострелять. Не уверен, что мне поверили.
Оставив пролетку за углом, прогулялся до пивной, в которой моих подельников не было, и дальше до винного погреба. Это было мрачное длинное помещение с арочными сводами, освещенное тремя керосиновыми лампами. Раньше здесь хранили вино в больших бочках, а после переделали под забегаловку. На освободившемся
Я подошел к стойке, положил на нее монету в двадцать копеек из сплава серебра и меди, сказал тихо:
— Шалом, Ицик! Мне нужны Бубен или Хамец. Буду ждать их в пивной.
Пожилой ашкенази кивнул и позвал сына:
— Моня, иди сюдою.
Шагая к выходу, услышал, что он тихо инструктировал сына. Слов я разобрать не смог, как и те, кто сидел за столами. Их уже попустило. Если я веду дела с Ициком, значит, не совсем залетный и даже совсем наоборот. Пацан, обогнав меня на улице, рванул через дворики.
Я допивал вторую кружку пива, когда появились Бубен и Хамец. Оба с заспанными мордами. Наверное, гужбанили до утра. Принесенное половым пиво высушили залпом и потребовали еще по кружке. Хотели заказать и водку, но я остановил.
— Нашел медвежатника. Попробуем ночью. Сумеет вскрыть шкаф — хорошо, а на нет и уголовного дела нет, — сообщил я.
— Это хорошо! — радостно воскликнул Бубен и начал раскатывать губу: — Если получится, мы тогда… — так и не придумав офигительное «тогда», махнул рукой и согласился: — Сегодня только пиво.
— Скажите охраннику, чтобы взял с собой бутылку водки и выпил до нашего прихода. Так ему легче будет получить по голове и объяснить, почему открыл ночью дверь. Пусть скажет, что баба молодая ломилась, просила защитить. Как она выглядела и что говорила, забыл, и вообще ничего не помнит, потому что голова трещит. А вы захватите две веревки. Свяжите ему руки и ноги перед уходом, — проинструктировал я.
— Это мы запросто! — пообещал Бубен.
58
Ночь была безветренной и теплой. Мы со Станиславом Цихоцким стояли на углу Новой Рыбной и Старой Порто-Франковской и в четыре руки отбивались от комаров, слетевшихся к нам со всей Одессы. У наших ног стоит по саквояжу. Мой пустой и дорогой, кожаный, темно-коричневый с позолоченными замком и креплениями двух ручек, а подельника — из плотной ткани и с инструментами. После Гражданской войны в США южане называли саквояжниками северян, которые приезжали налегке, чтобы за гроши скупить собственность разорившихся плантаторов.
Со стороны порта несло гарью. Там что-то горело, причем очагов пламени было несколько. Всезнающий подмастерье-парикмахер рассказал, что это пылают пакгаузы и элеватор. На территорию
Тарантас приехал с опозданием минут на десять.
— Там в порту такое — бери не хочу! Вся Молдаванка и даже Бугаевка поперлись туда с возами! — захлебываясь от эмоций, произнес Бубен в оправдание. — Мы подумали, может, банк на завтра перенесем?
— Сейчас вся полиция в порту, никто нам не будет мешать. Если не получится, тогда поедете в порт, — сказал я.
— И то верно, — согласился Хамец.
Улицы были пусты. Такое впечатление, что и из Города все ушли грабить порт. Цокот копыт одинокого тарантаса умножался эхом.
Мы остановились напротив банковской конторы. Бубен соскочил, качнув тарантас, подошел в массивной входной двери темно-красного цвета, тихо постучал. Видимо, нас заждались, потому что открылась почти сразу. Бубен перекинулся парой слов с охранником, после махнул рукой: заходим. Когда мы последовали за ним, тарантас поехал дальше. Чтобы покружить по городу, вернуться через час и встать за следующим перекрестком возле Театральной площади. Там во время спектакля всегда толпятся извозчики, но этой ночью будет всего один.
В операционном зале было темно. Электрический свет просачивался через прикрытую дверь из соседнего помещения. Мы не стали заниматься сейфом в кассе, где в лучшем случае хранится тысяч десять, а свет в зале могли заметить прохожие, пошли в коридор с парой комнат слева и одной справа. Первая слева — дверь была приоткрыта — похожая на узкий пенал, вмещала столик, на котором стояла пустая бутылка из-под казёнки, стопарь и лежала тряпица с остатками еды, и стул, была для охранников. Там сидел спиной к коридору сутулый мужик с наполовину седой головой. Я потребовал, чтобы охранник не видел нас с поляком. На следующей двери была табличка «Бухгалтерия», а напротив — «Управляющий». Коридор поворачивал направо и упирался в черную железную дверь с одной замочной скважиной.
— Начинай, — предложил я Станиславу Цихоцкому.
Юноша бесшумно поставил свой саквояж на мраморный пол, осмотрел замок, после чего достал связку отмычек и принялся за работу. Поковырявшись минут пять, обернулся ко мне и улыбнулся.
Дальше была лестница в подвал, еще одна черная железная дверь, потом решетчатая — примерно через полчаса мы оказались в хранилище — в небольшом прямоугольном помещении, освещаемом люстрой с тремя электрическими лампами, где стояли два высоких двустворчатых несгораемых шкафа серого цвета. На каждом по позолоченной прямоугольной табличке «Ф. Санъ-Галли С. П. Б. и Москва сущ. съ 1853 г.».
Увидев сейфы, Станислав Цихоцкий растянул губы в улыбке до ушей:
— Я открывал такой в торговом доме Собецкого. Они ключи потеряли. Заплатили мне червонец за три часа работы.
— Сегодня получишь во много раз больше, — пообещал я.
Поляк открыл саквояж и разложил инструменты на полу перед ближним сейфом. Движения были неторопливые и точные. Из парня, наверное, получился бы хороший хирург, но он родился бедным и безродным. Если сумеет вскрыть сейфы, одним недостатком станет меньше.
Чтобы не мешать ему, я сел на последнюю ступеньку лестницы, куда добивал свет от люстры, достал из своего саквояжа учебник по геологии. Появилась у меня мысль поучиться и на этой кафедре. Моя мать закончила заочно университет в Ростове-на-Дону по специальности «география и геодезия». В детстве я читал запоем и всё подряд, в том числе и ее учебники университетские, среди которых были по геологии и минералогии. Понимал не все, но было интересно.
Минут через двадцать наведался Бубен и спросил, как будто сам не видел: