Национальность – одессит
Шрифт:
— Жюли, иди за мной! Дай руку!
Первой я переправил бонну, утянув за собой, потом перенес на руках повизгивающую от счастья девочку. Предложил второй вариант и маме.
— Нет-нет! — весело отказалась она и протянула мне руку, маленькую и теплую.
Когда она уже была на подрагивающей площадке следующего вагона, оба тряхнуло, жестко лязгнули железяки, женщина вскрикнула и инстинктивно прижалась ко мне, и я схватил ее левой рукой за низ талии или верх упругой ягодицы, ощутив, что под платьем только рубашка, панталон нет. Меня вставило — и дама это почувствовала.
— Без вас я бы упала! — с наигранным испугом произнесла она и при этом опустила глаза, чтобы не встретиться взглядами.
— Нам еще три опасных перехода,
— Маэли Юбер, — назвалась она.
Имя совпадало с написанным на карточке на двери купе и было бретонским, поэтому я поинтересовался:
— Из Бретани?
— Родители оттуда, а я выросла в Париже. Сейчас живу в Каире. Мой муж, майор кавалерии, служит там. Летом в Египте слишком жарко, поэтому с дочерью едем в Париж, — рассказала она, идя по коридору вагона «С», и сама поинтересовалась: — Ты из России?
— Так получилось, — шутливо произнес я.
— Говоришь на французском очень хорошо, я даже подумала, что ты из Прованса, — похвалила Маэли.
— В детстве пять лет прожил в Марселе, — соврал я.
После вагона «D» был салон для отдыха — довольно роскошное помещение, примерно треть которого занимал изолированный салон для курения, а на остальном пространстве без перегородок стояли кресла, канапе, столики для игр, шкаф с книгами, полки с газетами на разных языках, ящик с игрушками и даже пианино. Там уже отдыхало несколько человек, успевших позавтракать.
При пересечении последнего перехода, что давалось нам с каждым разом все легче, Маэли сказала:
— Теперь я уже сама смогу перейти между вагонами. Если позавтракаешь быстрее, подожди нас в салоне.
Вагон-ресторан был, как в высококлассном отеле, разве что размешен на маленьком пространстве. Расписной потолок с хрустальными люстрами, большие окна, четырехместные столики по одну сторону прохода, застеленного ковром, двухместные — по другую. Льняные белоснежные скатерти и салфетки. Посуда и приборы — фарфор, хрусталь, серебро. Вышколенные официанты в белых шапочках и куртках, похожих на армейский китель, и синих штанах.
Свободного двухместного столика рядом с четырехместным не было, поэтому я прошел дальше, почти к кухне. Меню довольно обширное и имелась возможность заказать, чтобы приготовили, что угодно еще. Я по утрам ем мало, поэтому выбрал устриц, «японский жемчуг» — крупный рис. отваренный в консоме — осветленном курином или говяжьем бульоне, цветную капусту гратен (запеченная до золотистой корочки) и стакан свежевыжатого апельсинового сока с английским шоколадным печеньем дайджестив. Поскольку официант заверил меня, что устрицы с юго-запада Франции, попросил к ним белое вино совиьон блан из Пуйи-Фюме, у которого легкий запах дыма. Типа сидишь на берегу моря у костра…
Само собой, поел я быстрее дам, поэтому отправился в салон для отдыха, взял газету «Файнэншл Таймс» пятидневной давности и расположился неподалеку от детской игровой зоны, где орудовали два английских джентльмена лет пяти и восьми. Их мама, тучная конопатая женщина в шляпе с широкими полями, на которых был огромный букет искусственных цветов, болтала с другой англичанкой, тоже толстой и рыжей и с похожим аэродромом на голове, а гувернантка, лет двадцати двух, довольно симпатичная и больше похожая на леди, чем ее работодательница, сидела в кресле и вязала на спицах, не особо реагирую на крики детей. Возле курительного салона играли в карты трое молодых мужчин, представители, как и я, самой модной сейчас профессии «богатый бездельник». Они символ золотого века буржуазии, который закончится после Второй мировой войны, уступив место похабному капитализму.
Минут через двадцать подтянулась мадам Юбер, дочка которой мигом построила английских пацанов, заставив удовлетворять ее капризы, пока довольно скромные и приличные. Французская бонна села рядом с английской коллегой, посмотрев на нее неодобрительно.
— У меня голова заболела, пойду в купе, — сказала мадам Юбер бонне. — Меня поводит месье, а вы дождитесь станции и перейдите по перрону.
У русской женщины голова болит, когда не хочет, а у француженки наоборот.
Мы быстро добрались до ее купе в вагоне «В». В нем сделали уборку, заправив постели, подняли верхнюю полку. Маэли зашла первой и остановилась перед столиком спиной ко мне, передавая инициативу. Может, неправильно поняла мои намерения, и я всего лишь сексуальный пародист. Я закрыл за нами дверь, после чего обнял Миэли сзади, взявшись за обе груди, великоватые и не очень упругие, поцеловал в длинную шею ниже темных завитых волоском, выбившихся из зачесанной наверх пряди. Есть женщины, которые даже пахнут плотским желанием. Столбняк рвал штаны, поэтому довольно бесцеремонно наклонил Маэли, положив грудью на столик, задрал выше белой округлой попки подолы темно-бордового льняного платья и нижней белой шелковой рубашки. На талии был черный шелковый пояс с подвязками, которые придерживали черные шелковые чулки. На контрасте верхняя часть бедер и ягодицы казалась еще белее, а черные курчавые спутанные волосы в промежности — как бы частью наряда. Я вошел сразу, резко. Влагалище рожавшей женщины, потерявшее упругость, уже было мокрым и горячим. Наверное, всю дорогу до купе представляла, что будет дальше. Маэли тихо и сладенько всхлипнула и расслабилась, отдавшись наслаждению. Кончала быстро и при этом кусала сжатую в кулак руку, чтобы приглушить стоны. Сделав это в последний раз одновременно со мной, завела руки назад, дотронулась до моих ног и надавила, чтобы не высовывал, постоял так. Прикосновение ее теплых рук, наполненных энергией, опять возбудило меня. Почувствовав это, Маэли тут же вернула левую руку, сжатую в кулак, на столик, ко рту, а правой принялась дирижировать, задавая прикосновениями пальцев темп и глубину проникновения. Вскоре я понял, что ей больше нравится сильный нажим на переднюю стенку в самом начале влагалища, улетала после нескольких коротких фрикций. Отстрелявшись во второй раз, почувствовал, что у меня подрагивают ноги от напряжения и удовольствия. Похлопав нежно по мягкой теплой попке, отвалил, начал натягивать брюки, сползшие к моим ступням.
Маэли, повернувшись и опустив подолы рубашки и платья, обхватила меня за шею, поцеловала в губы, а потом прошептала горячо в левое ухо:
— Мне никогда не было так хорошо, как с тобой!
Интересно, она это всем говорит?
— Сейчас отдохну немного — и повторим, — предложил я.
— Нет. Слышишь, поезд замедляется? Значит, скоро станция, придет Жюли, а мне надо привести себя порядок, — отказалась мадам Юбер. — После ужина уложу дочку спать и приду к тебе.
64
По совету Маэли Юбер я поселился в отеле «Риц» — старом трехэтажном здании с мансардой. Во-первых, в нем было электричество, телефон, лифт, водопровод, ванные комнаты, канализация и один из лучших ресторанов, что большая редкость даже в центре города. Как я слышал, Санкт-Петербург и Москва пока обгоняют Париж по электрификации. Впрочем, сквалыжные французы всегда экономят на удобствах в жилье. Даже в двадцать первом веке в столице Франции были дома без парового отопления. Во-вторых, располагался он в Первом округе на Вандомской площади, из которой выходила короткая улочка Кастильоне, где ближе к саду Тюильри в одном из домов была квартира Юберов. Иногда во время прогулок по саду я встречал ее дочь Жюли с бонной. В отеле были самые разные варианты размещения от одной спальни, как сейчас называли обычный номер с удобствами, до апартаментов в несколько комнат. Я выбрал спальню и кабинет на третьем этаже окнами в сад за четырнадцать франков в сутки. К моему удивлению, номера с окнами на площадь и доносящимся оттуда шумом стоили дороже.